Небесный Путь в Россию. Дневник Военкора

Двое скудно одетых туземцев встречают меня у входа и ведут в предназначенную для меня комнату. В ней четыре армейские койки, стол в центре, четыре стула, комод и маленькое зеркало. За соседней дверью находится санузел. Там я радостно начинаю отмывать своё пыльное лицо и руки, однако с ужасом вижу, что, хотя я и вставила пробку в слив раковины, вода хлещет откуда-то прямо на пол, создавая страшный потоп, будто пробки нет и в помине.

При звуке льющейся воды один из бдительных туземцев (который, очевидно, был начеку, ожидая, что произойдёт именно такая катастрофа) вбегает с тряпкой и начинает вытирать пол. И эта процедура происходит всякий раз, когда я пытаюсь помыться. Сначала я с надеждой вставляю пробку, затем вода со свистом исторгается через какую-то таинственную щель, которую я не могу обнаружить, и сразу же врывается служитель, начинающий собирать её в таз. Это обескураживающее занятие, и после третьей попытки я переношу своё внимание на ванну, но, увы, с ещё более худшим итогом, поскольку там вода из кранов не льётся вообще, ни единой капли. Итак, я возвращаюсь к умывальнику, но больше не затыкаю его пробкой и позволяю воде хлестать оттуда, ловя её обеими руками и брызгая на себя. Такой вот оригинальный способ принять душ, и главная трудность заключается в том, что я стараюсь не впускать своих помощников, пока не закончу. Как только я опять приступаю к омовению, а те слышат всплески воды, они вбегают, громко что-то восклицая и размахивая швабрами, и выглядят очень изумлёнными и обиженными, пока я их выталкиваю. Так как их женщины ходят почти без одежды, мой вид с небольшим полотенцем, кое-как обёрнутым вокруг диафрагмы, вероятно, нисколько их не смущает. В конце концов с большим количеством жестов и ненужных слов с обеих сторон, которые всё равно никто не понимает, мы приходим к системе со стульями, которыми я подпираю дверь изнутри. В первый раз стулья падают, и беднягам удаётся протиснуться внутрь, но потом, уловив общую идею, они решают-таки остаться снаружи.

Наконец мне удаётся покончить с водными процедурами и уступить им затопленный по щиколотки и готовый к уборке санузел. Мои слуги великолепно справляются с этим, а также спешат позаботиться и о других моих потребностях. Каждый раз, стоит мне походить по комнате, те, распахнув дверь – салам! – и жестом пригласив следовать за ними, степенно ведут меня к небольшому сортиру во дворе, притулившемуся между зданием и стеной. Там они снова кланяются и выглядят очень расстроенными, когда я в очередной раз говорю им: "Послушайте, парни, вы показали мне, где это находится, и одного раза вполне достаточно. Когда приспичит, я смогу найти его и без вас, а прямо сейчас мне это не нужно. Понимаете?"

Разумеется, они не понимают и начинают жестикулировать, с тревогой указывая в направлении маленькой будочки, которая, по их мнению, является тем, что я безуспешно ищу у себя в комнате. Когда мы возвращаемся, они, неодобрительно качая головами, тихо обсуждают что-то друг с другом.

Ночью они спят за моей дверью и вновь сильно огорчаются, когда я встаю и пытаюсь починить ставень над своей койкой, раскачивающийся взад-вперёд и хлопающий, когда из пустыни налетает внезапный порыв ветра. Они кланяются и опять хотят сопроводить меня к тому волшебному месту, которое, по их мнению, решит мои проблемы, даже несмотря на то, что я, указывая на ставень, делаю, как мне кажется, недвусмысленные жесты, явно изображающие искреннее желание каким-то способом его зафиксировать, дабы тот не хлопал прямо у меня над головой. Но, поскольку они, похоже, совсем не улавливают моих намёков, я, выйдя в узенький дворик, шарахаю по ставню снаружи, получив на удивление хороший результат. Тот перестаёт стучать, и я вновь засыпаю, хотя и ненадолго.

Время от времени парни, внезапно вломившись в комнату с парой Флит-пистолетов, нарушают мой сон производимым ими шумом и распылённой жидкостью, вызывающей кашель. Иногда без видимой причины они начинают петь или спорить, поначалу тихонько, но чем дальше, тем громче. И стоит мне рявкнуть: "Заткнитесь!" – как они тут же вбегают, чтобы попытаться выяснить, чего я желаю, а когда я указываю на подушку и прикрываю глаза, кивают и перестают шуметь, даря мне тишину ещё на какое-то время.

В целом мою первую ночь нельзя назвать спокойной, и я маюсь без сна, размышляя о необходимых реорганизациях, призванных дать мне возможность хоть немного отдохнуть в следующую ночь или две, что придётся провести в этом лагере.

16 августа

Утром у меня происходит серьёзный разговор с отвечающим за моё жилище сержантом, и в тот же день всё налаживается: пробка в раковине работает, ванна наполняется водой, ставни защёлкиваются, и мои слуги больше не водят меня в места, которые я не хочу посещать, как и не поют, и не спорят, и не опрыскивают по ночам мою комнату.