Небесный Стокгольм

– А вот это как раз опасно, – сказал Антон, у них с Верой завязалась супружеская дискуссия. – Они ревнивые, внимания требуют, а теперь будут под каблуком у профессиональных управленцев-хозяйственников. Знаешь, чем Александр II кончил? Бомбу кинули.

– Ну Антоша, кто-то к бомбе готов, кто-то нет.

– Какой же, Вера, у тебя ум! Мужской. – Петя слегка разомлел от еды и вина. – Мне такие нравятся.

Вера на него посмотрела и улыбнулась:

– Зато у тебя теперь царевна-лебедь.

* * *

Разговор все не кончался, Вера быстро пожарила картошки с луком, открыла банку маринованных грибов. Вина все еще хватало. Принесли транзистор «Альпинист», поймали «Радио Люксембург». Полилась музыка.

– Ну вот, теперь хоть похоже на субботний вечер. – Вера наконец перестала хлопотать. – Настя, тебе с нами не скучно?

– Нет, – улыбнулась та. – Только вы говорите о таких вещах… Я, может быть, в своем мире живу. Но мне все интересно, потому что вы его друзья. – Она обняла Петю.

– Он, наверное, тебе про «Спартак» только рассказывает, – предположил Антон.

– Между прочим, он чемпионом может стать! – вырвалось у Пети.

Музыка из приемника нравилась все больше и больше.

– А почему диктор по-английски говорит? Это же «Радио Люксембург», – удивился Антон. – Там же диалект немецкого.

– Это радио англичане открыли еще в тридцатых, – объяснил Кира. – Самый мощный передатчик, вещают на Англию. Передают только современную музыку. В отместку ВВС, там один нафталин.

– А мы теперь тоже активно на заграницу вещаем, недавно специальную редакцию сделали, – сказала Люся. – Выходим на разных языках мира. Даже для диаспор, украинской, армянской. Там неделю назад скандал был, у них есть передача «Арц у патасхан» – «Вопросы и ответы». Ведущего кто-то в эфире спрашивает: в чем все-таки разница между социализмом и капитализмом? А он возьми и ляпни – при капитализме человек эксплуатирует человека, а при социализме наоборот.

* * *

Разложили картошку, налили вина.

– А вам страшно не было? – спросила вдруг Вера.

Все замолчали.

– Ну, спички когда пропали с солью, не по себе стало, – сказал Петя. – В газетах-то ничего толком не писали. Так только – Кеннеди, ультиматум, отстоим Остров Свободы. Не успели толком испугаться – раз, отбой…

– А мне в один момент жутко стало, – призналась Люся. – Я как раз работала 28 октября. Воскресенье, спокойно репортажик свой пишу, дай, думаю, за бубликом с ряженкой в магазин схожу. Буфет-то закрыт. Выхожу из подъезда – «Чайка» на полном ходу резко тормозит, из нее вываливается какой-то деятель пузатый, с красным пакетом. Кричит: «Куда?!», а сам ходу не сбавляет, ему – «Третий». Он в лифт, лицо, вы даже не представляете, белое как мел. Торопился, видно, раньше времени дверь дернул, кабина между этажей встала. Тут он аж затрясся весь. Я потом, когда выходила опять, слышала, как шофер кому-то там рассказывал, что они заблудились с нервов, наш радиодом не могли найти. Мотались полчаса по переулкам и гудели в сигнал как ненормальные. Ну так вот, стали вызывать инженера по лифтам, а его нет – выходной, свинтил куда-то. Тут паника такая началась… Смотрю, Левитан спускается по лестнице. Ну, думаю, раз уж его внеурочно вызвали и все тут такое – война, точно.

Люся нервно сглотнула.

– И что?

– Тогда этот лысый в лифте попытался Левитану пакет между дверьми просунуть, не получается, печати не дают сургучные. Он их посрывал и давай по отдельности листочки просовывать.

– Примерно так Огурцова в «Карнавальной ночи» секретарша сосисками кормила, – сострил Антон.

Всем было не смешно.

– Ильичев, – предположила Вера. – Скорее всего, это он был. Прямо с заседания. Они там сутками сидели.

– Левитан, когда первый лист получил, бегом в студию, а лысый ему: Юрий Борисович, пожалуйста, помягче, ведь это не о войне, о мире… Я к приемнику – он ответ читает, от Хрущева – к Кеннеди. Все. Отлегло.

– Боялись опоздать по официальным каналам. Поэтому решили передать ответ таким образом. Там же уже на минуты шло…

– И не сидели бы мы с вами и не говорили. Даже вина бы не было. И цензура – не цензура, Денисыч, или Филиппыч, «Новый мир» – старый мир. Был бы мир опять с бактериями и моллюсками на глубине, – вздохнула Вера.

– Интересно, дельфины бы выжили? – спросила Настя.

* * *

Встречались на Проспекте Маркса. Совсем недавно напротив Большого театра окрыли монумент основателю-классику. Стоял теперь в центре Москвы иностранец. Даже немец. Ну, не совсем немец, но из Германии. Как Ремарк. Или Санта-Клаус. Стоял, улыбался. Вернее, с виду, конечно, он так сурово на всех смотрел, но видно, что под своей бородой все-таки улыбался. Снежок его запорошил, укутал, уютно ему тут и тепло. И нам спокойней. Гений немецкий не может ошибаться, на то он и немецкий. Ну, разве что иногда. Пару раз в сто лет – войну про играть.