Небесный суд

— Это форма визуальной репрезентации, — ответил воспитатель. — Как, например, письмо или архитектурный чертеж. Ее приходится какое-то время внимательно изучать, но стоит присмотреться, как начинаешь вникать в ее смысл, и из разрозненных на первый взгляд штрихов и пятен начинает складываться рисунок. Он и других детей учил, как правильно это делать.

Что ж, Король-Пар всегда был особой эксцентричной, со своими причудами.

— Мягкотелые тоже этим занимаются?

— Да, мастер, — ответил воспитатель и протянул регенту лист бумаги. — Они называют это живописью.

Мастер Резак посмотрел на бумагу, пытаясь соединить калейдоскоп цветовых пятен и контуров в целостное изображение.

Нет, конечно, здесь что-то есть, вот только что? Он попытался представить какой-нибудь текст, нечто из иконографии паровиков, что могло бы помочь ему извлечь из всего этого смысл. Да, нелегкое дело, что тут скажешь!

— На наших ясновидящих это произвело впечатление, — с гордостью сообщил воспитатель. — И даже на наших сограждан в Шакалии, которые более привычны к подобного рода вещам. Мы обнаружили точно такие же репрезентации на полу и стенах дворца. Возможно, в прошлом у нас также существовала эта форма искусства, однако позже, во время глобального похолодания, была утрачена.

Ребенок оторвал взгляд от бумаги и посмотрел на взрослых. Наконец он заметил их присутствие.

— Мои картинки цветные.

Мастер Резак нежно погладил его по головке.

— Это я вижу, юный паровик.

Лист бумаги регент забрал с собой. Он будет каждый день по несколько минут смотреть на него. Паровик-рыцарь решил внять совету, который он сам постоянно давал другим: если постоянно упражняться, то со временем можно разгадать любую головоломку. Что ж, подождем немного, и все прояснится.

Флэддок перешагнул через тело старика, чтобы выглянуть в зарешеченное окно на проплывавшие мимо лодки жителей Нью-Олбанса. То, что в Шакалии к власти недавно пришло правительство левеллеров, никак не отразилось на количестве каторжников, приговариваемых к высылке из страны морем, как, впрочем, и на его собственной судьбе. Месяц в прогнившей плавучей тюрьме, что качалась в темных водах Гэмблфлауэрса, после чего долгий путь в Конкорцию в вонючем трюме какого-нибудь торгового судна.

В большинстве своем заключенные были примерно вдвое младше его — уличные беспризорники, воровавшие, чтобы не умереть с голоду. Легкая добыча для миддлстилских легавых — малолеток, таких, как они, поймать куда проще, нежели профессиональных преступников. Единственный, кто был старше — проворовавшийся торговец зерном, спавший у его ног. Не считая его, Флэддок был в камере самым старшим по возрасту из тех, кто ждал, когда за ним придет какой-нибудь фермер и купит его бумаги. С тех пор как Флэддок попался на неудачной попытке стащить в Хогтсвуд-Филде чужой бумажник, он старался не терять бдительности. Восемь лет каторжных работ и высылка — и все из-за какой-то ерунды. Подумаешь, его пальцы дотронулись до дорогой кожи туго набитого деньгами кошелька, принадлежащего какому-то расфуфыренному франту. Разве это справедливо?

— Ну что, расскажешь нам очередную историю? — спросил у него Галлон.

Флэддок кивнул уличному парнишке. Кто бы мог подумать, что такое простое умение, как чтение, сделает из него официального тюремного библиотекаря? Он выбрал порванную газетенку — одну из тех, что какой-нибудь сердобольный прохожий, возможно, сам бывший заключенный, просунул сквозь прутья тюремной решетки — и разгладил верхнюю страницу. «Миддлстил иллюстрейтед» четырехнедельной давности; вся в пятнах от соленой воды. Не иначе как повалялась в трюме какого-нибудь клипера, стоявшего на приколе неподалеку от Нью-Олбанса.

Лично Флэддок предпочел бы местную газету — что ему Миддлстил! — но, как говорится, нищему не пристало вертеть носом. А что касается ссыльных — то тем более.

— Скажи, Галлон, какую историю тебе почитать? — спросил он у мальчишки.

— Что-нибудь про танцы и про то, как живут богатые! — подала голосок Луиза Ловкие Ручки. — Вроде той, в которой рассказывалось про бал в Сан-Гейте!

— Тоска зеленая! — возразил Галлон. — Не лезь, девчонка. Не слушай ее, Флэддок, читай лучше, где говорится, кого на чем застукали и на какой срок осудили. Это самое интересное!

— Здесь в конце есть стоящая вещь, — отозвался Флэддок. — Не просто новости, а что-то вроде романа. Называется сериал. Что-то вроде тех ужастиков, что продают на бульварах всего за пенни.

— Можешь мне не объяснять, что такое сериал, — ответила Луиза Ловкие Ручки. — Но какой от него толк? Начала мы не знаем и вряд ли кто из нас когда-нибудь прочитает конец. Ведь что нам с вами светит? Торчать под солнцем на поле, гнуть спину на какого-нибудь дармоеда.