Небит-Даг

Солнце уже клонилось к западу, когда Махтум вывел машину из песков на степную дорогу. Аннатувак и Аман выехали из Сазаклы последними. Парторг воспользовался случаем и побеседовал с новыми бригадами, которые еще не освоились в пустыне. Аннатувак о чем-то долго толковал с Очеретько, запершись в его комнатке, служившей и спальней и служебным кабинетом. И только Махтум, умевший во всякой обстановке находить себе развлечения, провел время весело и разнообразно: вымыл руки сазаклынской нефтью, попробовал на спор сдвинуть с места Пилмахмуда, проиграл и тут же утешился — принялся обучать девушек из малярной бригады песне нефтяников: «Приди на буровую, приди…» Потом пообедал с бурильщиками, успел и поспать и, когда двинулись в путь, был полон сил и бодрости. Парторг и начальник конторы тоже, как видно, чувствовали себя прекрасно.

Всех радовал успех сазаклынцев, веселила весенняя бодрящая погода.

Пустыня осталась позади, когда Аннатувак заметил на бугорке неподвижно застывшую зайчиху. По привычке он прикинул расстояние: довольно далеко, из двустволки можно и промахнуться. Но даже если бы зайчиха дождалась, когда подъедет машина, Аннатувак все равно не стал бы стрелять.

— Товарищ директор, стреляй! Видишь, на бугре? Стреляй же! — закричал Махтум.

— Брось, Махтум, нельзя сегодня лить кровь. Смотри, зайчиха ведь не убегает. Красуется, как будто говорит: «Полюбуйтесь на меня, порадуйтесь…» Она тоже довольна, что пришла весна. У меня и рука не потянется сейчас к курку.

Махтум резко остановил машину.

— У тебя не потянется, у меня потянется, — пробормотал он и схватился за ружье.

Човдуров дернул его за руку:

— Остановись!

И в ту же секунду зайчиха прыгнула, словно на пружинах, исчезла в кустах.

Аннатувак стащил шапку с шофера, бросил на сиденье, потрепал его за волосы.

— Ну, где у тебя соображение? В этой тыкве или еще где?

— Я же ваш служащий, — в тон ответил Махтум.

— Что ты хочешь сказать?

— Где у начальника соображение, там и у меня!

— Молодец Махтум! Не позволяй ему распускаться! — засмеялся Аман.

И, словно сговорившись, все трое вышли из машины. Махтум подмигнул Аману, хитро улыбнулся.

— Умишко у меня небольшой, товарищ Атабаев, но я хорошо знаю, что можно говорить и где можно говорить.

— Это ты к чему ведешь? — спросил Аннатувак, понимая, что шофер намекает на него.

— Если бы сказал эти слова товарищу Човдурову, когда мы были одни…

— Что бы случилось?

— Товарищ начальник вытаращил бы глаза, закричал: «Махтум, твой колючий язык за всякую ветку цепляется!» И кинулся бы на меня! Я бы, конечно, наутек, он — за мной, я бы вилял — он тоже. Я бы устал, он — взмок. Наконец схватил бы меня за шиворот и повалил на песок, как куль с мукой. Помял бы хорошенько мне бока, песком вымыл мои волосы…

— Ах ты, болтун! — сказал Аннатувак и шагнул к шоферу.

Махтум взвизгнул и помчался прочь. Аннатувак — за ним, но шофер то кружился между кустами, то взбегал на песчаные склоны. Аннатувак споткнулся о корень саксаула, Махтум скатился с пригорка.

Аман с улыбкой смотрел, как они, словно дети, гоняются друг за другом. Давно он не видел таким Аннатувака. Душевная ясность появилась в нем, добродушие… Неужели это все сделала сазаклынская нефть? Нет, день сегодня необыкновенный… А вечер будет еще лучше. Вечером придет Маро, и больше не будет одиночества в неуютной бирюзовой комнате. Еще неделя ожидания — и одиночество исчезнет навеки. Все уже сказано, все договорено, остается только мать порадовать. Как все-таки прекрасна жизнь! Он не искал это сокровище, не просил жалости. Марджана пришла сама, как награда судьбы за все удары.

Тяжело дыша, Аннатувак подошел к другу. Глаза сияли, щеки пылали, он шапкой вытирал пот со лба. Ему очень хотелось повалить и Амана в песок, а если убежит — погнаться за ним. Так, бывало, они боролись на снегу, на Украине, во время затишья на фронте. Вот бы и сейчас затеять такую же возню.

Аман угадал его мысли и улыбнулся.

— Я вот стою и думаю, — сказал он, — что только наседка сидя выводит цыплят, а когда человек долго сидит на месте — он плесневеет, как стоячая вода, туго начинает думать. Надо чаще выезжать в степь, проветриваться. Мне кажется, ты сейчас освободился от многих забот, очистился от многих грехов.

Видно обидевшись, что его оставили без внимания, Махтум вмешался в разговор:

— А я, товарищ Аман?

— А ты, Махтум, чист со дня рождения!

— Молодец, Махтум! — Шофер ударил себя кулаком в грудь.

— У тебя одна забота — машина. А заботы и тревоги Аннатувака, верно, и по ночам не дают ему спать. Эта возня, которую ты затеял, — большой отдых для него.

— Молодец, Махтум! Слава богу, и твое имя не вычеркнули из списка!

Аннатувак повеселел теперь на целую неделю. Будет легко решать самые сложные вопросы.

— Я уже решил! — откликнулся Аннатувак.

Парторг удивленно посмотрел, но Аннатувак только улыбнулся и загадочно молчал.