Неблагодарная чужестранка

Рабыню собирались продать за границу, в гостинице трое заграничных покупателей приказали ей раздеться. Позже она осталась наедине с охранником и ударила его стулом по голове. В шортах бежала по снегу, спасая собственную жизнь.

Один мужчина проявил уважение к ее свободе. Он организовал и оплатил перевозку. Она сидела за водительской кабиной грузовика, под защитой второй стены. Обычный способ перевозки. Время от времени водитель останавливался в лесу, она умывалась и ела. Через три дня он вывел ее из укрытия:

— Теперь тебе придется устраиваться самой.

В детстве она хотела стать судьей и сажать преступников в тюрьму, но потом бросила учиться. Мать работала поваром в школьной столовой. Им было хорошо вместе, после того как отец съехал. Настоящих мужчин в их захолустье не было. После детской бутылочки они присасывались к водке, а когда пробивалась борода, их забирали в армию. Потом кражи и драки приводили в тюрьму, они преждевременно умирали. Некоторые держали себя в форме, накачивали грудь.

Мама предупреждала:

— Держись подальше от мафии.

В двадцать три она решила перебраться в столицу и пообещала матери присылать деньги.

— У меня бывают кошмары. Меня свежуют, рубят на части. В голове — невыносимая мешанина голосов, так что хочется выпрыгнуть из окна.

— Что же помогает вам не прыгнуть?

— Мысль о маме.

Телефонные разговоры с матерью — единственная связь с родиной. Психиатр выходит, возвращается, наводит порядок на столе, снова встает. Защищается своей деловитостью и говорит мне:

— Это тяжелый случай. Я его кому-нибудь передам.

На улице я подбадриваю девушку:

— Постарайтесь жить сегодняшним днем и придавать значение только ему.

— Я хожу в парк, но меня ничто не радует.

— Вы — как вернувшийся с фронта солдат. Вы по-прежнему живете войной, но вы справитесь с этим и поможете другим женщинам. В мире миллионы рабынь.

— Я помогу? Что-то у меня снова разболелся затылок.

Я ее перенапрягла. Мне так хотелось бы обнять эту девушку, но я боюсь потревожить, ее и так слишком часто принуждали к объятиям. И еще мне хочется бежать от нее. От ее истории. В качестве компромисса я слегка пожимаю ей локоток.

В темнице ее волосы поседели. Она красит их в иссиня-черный цвет, на окаменелом лице — густой слой косметики, измученное тело — в модной одежде. Она уже свыклась с навязанным культом красоты. В приюте для беженцев ходят слухи, будто она — женщина легкого поведения.

— А то откуда у нее такие шмотки, — болтают вокруг.

Позор выцветает мокрым темным платьем.