Он лег рядом с ней, повернувшись на бок, и уткнулся носом в ее волосы. Он раздел ее и вместо этого одел в одежду, которая не промокла насквозь. Сам переоделся. Не было причин мочить бедную девочку, пока она спит.
На ее горле была темная иссиня-черная отметина в форме его зубов. Его укус стер рану, нанесенную ей На'леном. Хорошо.
Потребность болезненно ревела в нем, но он подавил ее. Нет. Он не стал бы опустошать ее. Он не станет преследовать ее этой ночью, как бы сильно ему этого ни хотелось. И, о, как болезненно пульсировал орган в его штанах, и умолял найти пристанище глубоко внутри ее пышной, теплой, влажной плоти.
Она умоляла его.
И она искала его руку, чтобы взяться за нее так же, как он.
Глупая, неразумная, дурная, наивная, ребячливая, драгоценная, восхитительная,
Его маленькая ведьма.
В скором будущем его королева.
Он поцеловал ее в щеку, положил ее голову на сгиб своей руки и с благоговением наблюдал, как она что-то пробормотала и прижалась еще ближе.
Его потребности могли подождать.
Было болезненно-удовлетворительно отказывать зверю в том, чтобы его насытили.
Особенно когда он знал, что лакомство придет достаточно скоро.
Он был уверен, что она придет в ярость, когда проснется. Когда яд, наконец, перестанет действовать, и она снова будет полностью принадлежать себе, она будет презирать его за то, что он сделал. Но все было в порядке. Сейчас она была его. Сейчас она принадлежала ему. И «сейчас» его устраивало.
Он поцеловал ее в макушку и накрыл их обоих крылом, чтобы согреть.
Маленькая ведьмочка.
Драгоценная маленькая ведьмочка.
18
Эбигейл села.
Точнее, попыталась.
Что-то лежало на ней, теплое и мягкое. И движущееся. Она метнулась в сторону, пихнула то, что это было, и откатилась от… от чего бы это ни было. Она запуталась в ткани и в итоге сделала только хуже в попытках освободиться.
Кто-то засмеялся. Смех был глубоким, темным и звучным.
Это мгновенно заставило ее щеки почувствовать, как будто они загорелись. Сев, она откинула волосы с лица и обнаружила, что сидит в траве у пруда.
Пруд, который она узнала.
Она застонала в смятении.
Валрой, лежавший на спальном мешке на траве, засмеялся громче, обнажив свои острые клыки.
— Я так и знал! О, как прекрасно.
Ее рука метнулась к горлу, и она поморщилась от боли. Там была большая гематома, но…раны не было. У нее должны были быть порезы в том месте, где он вонзил свои зубы в ее шею, но она ничего не почувствовала. Магия, предположила она.
— Я же говорил тебе, ты будешь жить, — он потянулся, как большая кошка, подняв руки над головой. Он положил руки под голову и еще раз улыбнулся ей, точь-в-точь как кот, который был слишком доволен собой. — Неужели ты мне не поверила?
— Я…
На ней была не та одежда, что до этого. Брюки, да. Но они были темно-серыми, почти черными. Ее хлопчатобумажная рубашка была темно-алой.
— Ты раздел меня.
— Я видел… Подожди. Так вот из-за чего ты на меня злишься? — он приподнял бровь. — Что после того, как ты упала в обморок из-за яда, от которого я
— Я зла на тебя за многое. И этот список не начинается и не заканчивается твоим бесцеремонным подходом к личной жизни.
Пошарив по траве рядом с собой, она обнаружила лиф, запутавшийся в ткани одеяла, о которое она споткнулась. Ткань подходила к ее брюкам. Она быстро надела его и начала зашнуровывать.
— Ты хоть помнишь, что случилось сегодня утром?
Еще одна изогнутая бровь.
— Да. Да, помню, — ее лицо выглядело так, словно яд снова начал действовать, заставляя ее чувствовать себя как в огне. — И я бы не хотела говорить об этом. Тебе не нужно мне напоминать.
— Почему нет?
Он перекатился на бок, чтобы посмотреть ей в лицо. Боги, он был таким
— Ты злишься на меня, не так ли?
— Нет.
Она поискала свои туфли. Она нашла их — ну, во всяком случае, пару неодинаковых — стоящими неподалеку.
— Ну, да. Я зла на тебя из-за очень многих вещей. Но не… не из-за этого. — Она сделала паузу. — Не из-за того, что мы сделали.
— Мы?
Помолчав и съежившись, она ответила.