Закатив глаза, она откинулась на спинку стула.
— Это был трудный день. Трудная неделя.
— Так кажется. Я так понимаю, кто — то тебя обидел? Они пренебрегли могущественной Эбигейл, устрошающей ведьминским гневом, — он указал на коллекцию ее камней и безделушек на очаге. — Используй свою магию. Покажи им, что значит быть проклятым.
Устало покачав головой, она вздохнула.
— Какой в этом смысл?
— Месть.
— Что ещё?
— Тебе нужен второй повод? — усмехнулся он. — Те, кто тебя обижает, должны быть обижены в ответ.
— Они отворачиваются от меня не из злобы, Абраам. Не из — за жестокости. Из — за своего невежества они думают, что я проклята. Из — за своей жадности, они жаждут то немногое, что у меня есть. Они стремятся позаботиться о собственной жизни и не заботятся о моей. Если бы я хотела отомстить за это, то все человечество стало бы моими врагами.
Он пробормотал в свою кружку что — то, чего она не расслышала. Опустив кружку на стол, он снова ее наполнил. А затем, перегнувшись через стол, налил ей ещё вина.
— Пей, Эбигейл. Эта бутылка не осушится. Наслаждайся жизнью.
Она колебалась. Вино оставило после себя странное чувство. Но она обнаружила кое — что ещё, гораздо более опасное, поскольку было гораздо приятнее.
— Ты заколдовал вино, Абраам?
— Я использовал магию, создавая его. Конечно, это заколдованное вино, — он покачал головой. — Действительно глупая.
— Нет, я спрашиваю, наложил ли ты на него заклинание в дополнение к тому, что его создало, — она опустила взгляд на стекло. — Оно не похоже на обычное вино.
— Тебе это неприятно? Неудобно и тревожно? Я превратил тебя в лягушку? Не хочешь больше пить?
Ответ пришел без колебаний.
— Нет, — ей следовало солгать. Но у нее не хватило на это духу. Странно.
— Тогда какая разница? Я всего лишь старик, стремящийся утешить свою жену.
— А ты знаешь, как придерживаться игры, я позволю тебе это, — она усмехнулась, и с долгим усталым выдохом отпила вина. Возможно, это часть уловки, которую он успешно продвигал, но это ослабило напряжение в ее плечах и чувство надвигающейся гибели, которое, казалось, преследовало ее, куда бы она не пошла.
Возможно, какое бы заклятие он на нее ни наложил, оно того стоило.
— Вот так, — он похлопал ее по руке. Когда полено в очаге перевернулось, чуть не свалившись на пол, она встала. Он фыркнул и жестом велел ей остаться. — Садись. Пей, — вместо этого он встал и пошел к огню, кролики, которых она учуяла, были почти готовы.
Она закрыла глаза. Вино уже ударило ей в голову. Что бы это ни было, оно подействовала быстро. Но это не помешало сделать ей очередной глоток. Она чувствовала себя так, словно плыла — тепло и уютно. Этот вечер не был похож ни на один из тех случаев, когда Маркус приносил домой бурдюк с вином, и они напивались.
— Я желаю просто… — она замолчала.
Воспоминание смеха залило ее, словно пчелы. Предательство причиняет боль только тогда, когда есть что предавать.
— Мы недолго были вместе. В лучшем случае, несколько лет. Мы встретились всего через несколько дней после смерти тети Марджери. Я была предоставлена сама себе. Возможно, я была наивна, но, когда ко мне подошёл джентельмен, я… я почувствовала, что сбита с ног. Сначала он был таким добрым и милым. Хотел иметь семью, и я тоже. Но когда стало ясно, что я не могу выносить его ребенка, он поменял ко мне свое отношение. Я не была шокирована, когда он сказал, что хочет попытать счастья в Америке. Не удивилась и когда он ушел. И все же я была как — то… взволнована, когда он продал все это в собственных целях, — она открыла глаза, чтобы устремить взгляд на свечу жизни, что горела на подоконнике. — Я грежу о нем. Вижу его в доме в Вирджинии. С женой… и маленьким мальчиком. Он счастлив. У него есть все, чего он когда — либо хотел.
— Ты желаешь ему зла?
— Иногда это приводит меня в ярость, когда я думаю о том, что он бросил меня здесь, а потом — а потом все это. Но нет, — она вздохнула. — Кто я такая, чтобы делать кому — то зла, Абраам? Какое это имеет значение?
— Черт! — он вытащил кроликов из огня и почти кинул их на стол. Она вздрогнула от неожиданности, услышав его всплеск. — Я вижу, как в тебе горит гнев. Но ты подавляешь его! Кто научил тебя сдерживать свой гнев, а? Эта твоя мертвая тетя? — бросившись к окну со скоростью, о которой она даже не подозревала, старик сорвал с подоконника свечу жизни и, держа ее в руке, с отвращением на нее уставился. — Ты смешала его волосы с воском. Хорошо. Я использую их, чтобы отравить его. Он будет медленно гнить и мучительно умирать, даже находясь далеко за водами. И я позабочусь, чтобы все началось с его члена. Это сделает тебя счастливой, Эбигейл?
Она вскочила со стула, снова чуть не опрокинув его.
— Стой — не надо…
— Почему? Ты любишь его?
Слово вырвала из нее без раздумий.
— Нет.
Она ошеломленно моргнула. Она даже самой себе ни разу не призналась в том, что не любила Маркуса. Она ни в коем случае не ненавидела его. Даже заботилась о нем. Но на этом все и заканчивалось.