Неблагоразумная леди

Пруденс непременно хотела узнать перед отъездом, когда Даммлер намерен вернуться в Лондон. Кроме того, ей нужно было сказать кому-то, кого он знал и кого непременно навестит по возвращении, куда она уехала. Не то чтобы Пруденс думала, что он тут же во весь опор поскачет в Бат, просто ей хотелось, чтобы он знал, где она, на случай если окажется в тех краях. Леди Мелвин отпадала: не настолько близко они были знакомы, чтобы нанести ей непрошеный визит. Более подходящей фигурой был Марри, их общий издатель. Надо сообщить ему о своем отъезде. Кроме того, если Пруденс лично навестит его, он может сообщить ей что-нибудь о Даммлере. За день до отъезда она зашла в его контору, и он сам заговорил с ней о знаменитейшем поэте, но, увы, не знал, когда тот возвращается.

А между тем и сам Даммлер не ведал, когда покинет Файнфилдз. Он поехал туда с благими намерениями покинуть на время суетный Лондон и с головой уйти в работу над пьесой. Первые два дня прошли замечательно. Шилла легко и даже с радостью согласилась уйти от своего факира. Даммлер прекрасно понимал, какие сплетни вызовет его поездка в Файнфилдз, но на самом деле его отношения с леди Малверн были совсем не такими, как о них сплетничали. У нее был возлюбленный из ближайших соседей, который не блистал в свете и не отличался знатностью, и потому она с удовольствием поддерживала мнение о более яркой связи, чем это было на самом деле. Даммлеру же было безразлично, что о нем будут думать светские кумушки; к тому же это давало ему возможность отделываться от одолевающих его других представительниц слабого пола. В Файнфилдзе все встречались только за столом, и полчаса после обеда Даммлеру с леди Малверн приходилось изображать флирт под носом у лорда Малверна, который возненавидел бы любого мужчину, если бы тот с первого взгляда не влюбился в его супругу.

По утрам Даммлер писал, днем ездил верхом или охотился, потому что был слишком непоседлив, чтобы проводить за столом целый день, а вечером снова работал. Однако через два плодотворных дня работа застопорилась. Шилла, расставшись с факиром, наотрез отказалась вернуться к принцу или Моголу. Даммлер принудил-таки ее вернуться сначала к первому, а потом ко второму, но вытянуть из нее хоть одно путное слово не смог, как ни бился. Представить же героиню, с кислым видом играющую на сцене «Друри-Лейн» на протяжении двух актов, было невозможно; публика такого не потерпела бы. Даммлеру не хватало рядом мисс Маллоу. Он давно уже понял, что в его Шилле много черт от Пруденс. Что бы Пруденс делала в такой ситуации? Она отставила своего лицемерного доктора точно так же, как Шилла факира. Он и сам не мог сказать, послужила ли история с Ашингто-ном поводом для этой коллизии. Скорее всего, да, и в данном случае он думал о докторе даже с благодарностью.

Сидя за письменным столом в стиле Людовика XV] в необъятном кабинете лорда Малверна, предоставленного хозяином в его полное распоряжение, Даммлер ловил себя на том, что думает о мисс Маллоу гораздо больше, чем о пьесе. Да, они на глазах сближались; он, в самом деле, придал Шилле многие черты Пруденс. Такой же острый язычок, та же непорочность в слишком порочной для них среде, хотя Пруденс в этом ни за что не призналась бы. Их многочисленные разговоры всплывали в его голове. Перестань обманывать себя, говорил себе Даммлер; Шилла не кто иная, как Пруденс. Дай ей ее голову и посмотри, что из этого выйдет. Героиня мисс Маллоу — кем бы она ни была — не сидела бы сложа руки, она не отвергла бы поклонника, не имея в виду кого-то другого, лучшего. Нужен новый персонаж, достойный Шиллы-Пруденс. Но почему в сознании у него при этом всплыл он сам в образе своего литературного двойника Марвелмена? Почему именно себя он хотел вывести во втором акте в качестве героя — спасителя Шиллы? Интересно, одобрила бы этот поворот Пруденс?

Даммлер посмотрел в большое зеркало в золоченой раме на стене кабинета, и первое, что бросилось ему в глаза, — это его собственная черная прядь волос, спускающаяся на лоб. И тут же вспомнил героя Пруденс «с прекрасными зубами и волнистыми черными локонами», которого к десятой главе она собиралась сменить не на «столь блистательного, но более достойного». Модный черный камзол от Вестона прекрасно сидел на нем. Идеально завязанный галстук был непорочной белизны. Даже в уединении кабинета он был тщательно побрит.

— А ты, однако, осел! — бросил Даммлер своему отражению в зеркале.