Небо № 7

И на маршрутке, такси и других перекладных поехала продавать свой Blackberry, чтобы расплатиться с частным детективом. Конечно, я могла снять деньги с кредитки Макса, но я слишком боялась вопросов. Он задает их так проникновенно и чувствует ложь, как облизанный палец направление ветра. Который с моря дует и беду нагоняет.

Нечто походящее на порно из раздела «анимэ» не покидало меня последние несколько минут. Вот она интернеторизация общества — когда эротические фантазии начинают иметь расширение mpeg.

Я люблю думать о сексе в общественном транспорте. Это придает шарма и очарования. Некоторый эксгибиционизм засекреченных мыслей.

Иногда мне начинает мерещиться (креститься, как вы понимаете, я пробовала, но не помогает), что любовь, та, о которой слагают песни, абсолютная, толкающая на дуэли и наполеоновские планы, возможна только без права обладания человеком.

Получив такого рода полномочия, мы теряем жажду жизни и в пресыщении ищем забавы, другим словом — извращения.

Я подъехала раньше на тридцать минут. Впервые за долгую и продолжительную историю нашего с МММ общения (который дал мне гигабайты спокойствия) по телу бежал невроз, немного дергался глаз, руки чуть холодели и съежились, ропотно давая сосудам проявить себя на коже.

Я тонкокожий человек — потому и невротичка.

Бывает так — ты стоишь возле памятника Энгельсу, на перепутье миров, глядя на Кремль вдалеке, на храм Христа Спасителя, чувствуя дыханием речной воздух набережной и запах из прошлого — запах шоколада и «Красного Октября», этого аромата уже давно нет — а ты его ощущаешь. И тут помимо просто города этого аромата ты замечаешь толпу, ты не ощущаешь себя ее частью. Столько людей? А есть ли души? И какого размера должно быть небо, чтобы все мы там поместились? И если мы не можем найти свою вторую половинку в городе, когда у нас есть телефон, Интернет и ареал обитания, то что будет там? Неужели там будет в сто раз больше одиночества? Во сколько раз небо больше Москвы? В вечность. Ни больше ни меньше.

До приезда Василия Ивановича оставалось двадцать пять минут.

Я чувствовала себя обнаженной. Так странно многим людям снится, что они оказываются голыми на улице — мне пока ни разу. К чему бы это?

Соседи по лавке открыто обсуждали закрытие книжного на углу — что уже отгородили часть зала, скоро совсем мало книг останется, говорили о Вишневском — разговоры были банальны, но миролюбивы. Вокруг слонялись голуби, то взлетая, то продолжая свой незамысловатый крестный ход. Некоторые из них, не стесняясь, подходили к людям с вопрошающим выражением глаз, — привыкшие, что старички да старушечки достанут из хозяйственной сумки полиэтиленовый пакетик многоразового использования и начнут кормить остатками собственного хлеба, без жалости и сожаления прощаясь с едой.

Меня передернуло от этих мыслей. Нет, это все происходит в параллельном мире.

Я хочу есть. Как в детстве, когда выходишь в парк кормить уток — больше всего на свете хочется макнуть кусок булки в молоко и рассасывать прямо во рту.

Голуби подбирались все ближе. Потом их что-то спугнуло… Я не услышала ни звука среди уличной какофонии происходящего. Они разом упорхнули, еще более обнажив осень, да что там осень — начало ноября, перед глазами.

На телефоне была утренняя sms от Макса: «Если ты в Москве — подъезжай в „Вертинский“ — пообедаем, у меня там по работе встреча в два, к трем жду», поэтому я и назначила Василию Ивановичу встречу здесь. А Максу ответила «ок».

Все знают эти отвратительные слова — «ок», «хор», «норм», так пусто и звонко от этого, что даже голуби оставили меня. Я хотела дождаться момента свободы и пойти в сторону набережной.

— У нас с тобой глаза цвета Москвы-реки, — написала я Другу из Бронкса.

— Такие же грязные? — переспросил он.

— Нет, такие же родные.

Вдруг я обнаружила на своем плече экскременты одного из покинувших меня голубей.

— К деньгам, — констатировала действительность. Этот факт синхронно подтвердили мои соседи по ситуации.

Пятидесятилетний смуглый мужчина, с глубокими прокуренными морщинами, он ел мороженое, и было понятно, как этот новомодный вкус пломбира его обременяет, но он ел, пытаясь из крохотных наслаждений, как из пазла, собрать одно большое прошлое.

Его пальто было смятым в изгибах, в некоторых складках затаился пепел, а в кармане льготный билет, вряд ли по инвалидности, за спиной багаж опыта, ценность которого — воспоминания.

События. Осознание. Смирение. Воспоминания. И как ни странно, в любом из случаев ностальгия.

Макс вышел из машины и направился в сторону злачного ресторана «Вертинский», постоял около входа полминутки, из соседней машины вышла Ника, точнее выпрыгнула с помощью костылей. Ей сменили гипс — и поскольку травма была на левой ноге — она умудрялась водить.

Я не выдержала и позвонила Максу:

— Прости, что снова мешаю тебе, как там твоя встреча по работе?

Я смотрела, как он нежно поцеловал ее в щеку. И, поддерживая, повел внутрь.

— Хорошо, вот только подъехал, сейчас своего финансиста жду.

Сказать ему «ты лжешь»? И потерять? Это не компромиссы. Это чужое бесчувствие в твою сторону.