Небо для всех

Про знаменитую нижегородскую ярмарку мне рассказывали в университете. Я сижу по-турецки на кровати, листаю альбом со странинными фотографиями и рассказываю Лукасу, что в девятнадцатом веке ярмарку перенесли из-под стен Макарьевского монастыря на Стрелку. Так называется земля в месте слияния Волги и Оки. По искусственным каналам суда и баржи могли попадать прямо к складам и торговым рядам. По весне во время паводка вода разливалась и затапливала практически всю прибрежную территорию. Люди перемещались на лодках, словно в гондолах по Венецианским каналам. Всю эту красоту придумал французский архитектор Огюст Монферран, тот, что позже возвел Исаакиевский собор в Санкт-Петербурге.

На Стрелке было множество озер и заболоченных низин с протоками и старицами, которые остроумно использовал архитектор в паре с испанским инженером-механиком Августином Бетанкуром.

Рядом с торговым городком был построен собор Александра Невского. Сама ярмарка раскинулась на полутора сотнях гектаров, как самостоятельный город с восемью площадями и тридцатью улицами. Здесь, а вовсе не в столицах, впервые в России состоялась демонстрация киноаппарата, заработал телефон, пустили первые трамваи и фуникулеры, а также построили первую в Европе канализацию.

На знаменитую Нижегородскую ярмарку съезжались негоцианты со всего света: из Европы, Османской империи, Персии, стран Средней Азии, Индии и Китая.

И вот, в конце августа 1910 года, в самый разгар ярмарки, в нижегородских газетах появилось объявление, отправленное телеграфом из Парижа. Объявление гласило, что на местном беговом ипподроме состоятся полёты «авиационной недели», которые организуют русские авиаторы Александр Васильев и Виссарион Кебуров: «Полеты на вновь полученных из Парижа монопланах «Блерио» (бабочка) с моторами «Гном» в 50 лошадиных сил и «Анзани» в 25 лошадиных сил”. Для полётов в России Виссарион зачем-то переиначил свою фамилию на русский лад.

– Знакомьтесь, Клаус Мюллер, немецкий авиатор, – представил Кузминский невысокого сухощавого немца в кожаной шофёрской куртке и высоких рыжих крагах под самые колени. Он подошел к выходу из вагона, и теперь помогал Кебурии и Васильеву выгружать чемоданы.

Ещё вечером «Норд-экспресс» покинул Францию, стрелой пронёсся через территорию Бельгии и ночью пересёк границу Германии. На паспортном контроле неулыбчивые немецкие пограничники придирчиво осматривали документы троих российских авиаторов, прежде чем поставить на них печати. Теперь поезд прибыл на Силезский вокзал Берлина.

– Вы, кажется, учились у Блерио, – вспомнив давнишний рассказ приятеля, пожал Васильев протянутую руку.

– Скорее пытался учиться, – улыбнулся и кивнул головой немец, – Месье Коллэн вытянул с меня чуть ли не пять тысяч франков, но так ничему и не научил. Пришлось доучиваться в Великобритании. Тамошние инструкторы сделали из меня пилота и окончательно убедили, что лягушатники могут только болтать. После получение лётного сертификата, я заехал в Париж и пригрозил Блерио, что подам в суд на его школу и на него лично. Знаете, что он мне ответил? Он сказал, что пусть вначале Германия вернёт им Эльзас, а потом он уже будет учить немецких пилотов летать над Францией. Каков наглец? Такое впечатление, что я заплатил ему не за учёбу, а за унижение. Ну, ничего! Я докажу, что поломки аэроплана связаны не с моим пилотированием, а с неудачной конструкцией его «Bleriot XI». И это не я должен Блерио, а он мне и сумму весьма солидную. Уже разосланы письма десятку пилотов с просьбой незамедлительно оповещать о возникших неисправностях, приведших к авариям этих аппаратов. Кстати, господа, это касается и вас. Если, не дай бог, конечно, но что-то пойдёт не так, присылайте мне нотариально заверенные данные о поломках. Блерио ещё поплачет.

– Сколько у нас времени? – Васильев достал из кармана часы и посмотрел на циферблат.

– Увы, мой друг, не более десяти минут. Экспресс отправляется без двух восемь. Так что, настала пора прощаться с Герр Кузминский, а с вами мы пойдём завтракать.

– Что с аэропланами? – осведомился Кузминский.

– Не беспокойся, майне фройнде! Твой перегрузили в Эйд-кунене на другую платформу, и он уже в Санкт-Петербурге, а два других на пути в Нижний Новгород. В Варшаве, правда, был курьёз. Ваши таможенники требовали заплатить пошлину за ввозимую медь. Посчитали, что в двигателе слишком много медных деталей. Но вмешалось германское посольство. А мои друзья в немецком консулате в Москве вчера вечером любезно встретили платформу с аппаратами и подцепили к почтовому Казанскому поезду.

– Ты оказал нам всем огромную услугу, Клаус!

– Рад был помочь. Небо одно на всех, господа! Одно на всех.

Сложно сказать, чего Александр Васильев ждал с большим нетерпением – самостоятельного полёта над Волгой или встречи с любимой Лидой. С Силезского вокзала в Берлине, где он прощался с Кузминским, была отправлена телеграмма в Темников Кильдишевым: «передайте лиде буду нижнем тридцатого ночью пусть приезжает встречать номер гостинице для нас заказан».