Небо для всех

На дворе стоял одна тысяча восемьсот восемьдесят первый год от Рождества Христова. Макушкой лета в том году, супротив обычая, стал август, жаркий, без единого дождя. Земля задыхалась без влаги, и Алексей Сергеевич, землемер милостью его царского величества, видел, как бескрайние поля, готовые к уборке как девушка-невеста идущая к алтарю, клонились под венцом налитых колосьев. Охру полей окаймляли синие вездесущие васильки так созвучные его фамилии.

«Это сколько же хлеба нынче снимем», – задумывался Алексей Сергеевич, когда управляющий докладывал, сколько пшеницы пойдёт в закупку.

Будет сын-наследник, – будет кому вести хозяйство. У него уже росло пять дочерей, но барин мечтал о сыне. Дав лошади шенкеля, Алексей Сергеевич, отправил её в галоп; требовалось поспешать, чтобы обернуться к вечеру. Не приведи Господь, Ольга Николаевна разродится, когда муж в отъезде!

Вдоль дороги полынь и васильки обнимались с желто-серыми колосками ржи и розоватой пшеницей, выросшей тут от прошлогоднего сева.

Дорога шла по задам крестьянских дворов, за огородами. В распутицу на коляске он сюда даже не совался, тут и запряжённая битюгом крестьянская телега могла застрять по самые оси. Но в сухое лето Алексей Сергеевич любил проезжать окольным путём и смотреть на бесконечные ярко-зеленые гряды любовно окученного картофеля, За последним деревенским домом, в полуверсте по пологому подъему виднелись две старые ветлы. Издалека они казались нежно склонёнными друг к дружке двумя головами. Эти ветлы сотню лет назад посадил кто-то из предков Алексея Сергеевича. Совсем тоненькими они даже нашлись на пейзаже крепостного художника, висевшем в гостиной барской усадьбы.

Здесь, у вершины возвышенности, Васильев уже ехал по собственной земле, и за пологим спуском виднелась усадьба, пруд, плотина с рядами тисов, большой амбар за прудом, крытый, супротив всего остального кровельным железом и уже дальше, на повороте дороги за огромными трёхсотлетними дубами, стоящими подобно сторожам, Дом.

– Смотрите, он родился в рубашке! – воскликнула повитуха, принимавшая роды.

Счастливая мать, барыня Ольга Николаевна, успела бросить взгляд на новорожденного сына, прежде чем впала в бессознательное состояние. Сил больше не осталось. У нее началось кровотечение.

В доме горели свечи, плакали домашние, и убивалась нянька. Целую ночь продержалась Ольга Николаевна, время от времени выплывая из своего беспомощного состояния и даже в таком положении она помнила о только что рожденном сыне и беззвучно, одними умоляющими глазами на бескровном лице просила поднести его к ней поближе.

К утру, казалось, кризис миновал, и посветлевшие синие глаза Ольги Николаевны вдруг приняли такое выражение, словно внезапно она увидела что-то необъяснимо прекрасное, но вдруг судорога прошла по её измученному лицу, и улыбка остановилась на пересохших губах.

– Господь прибрал, – вздохнул священник, за час до того вызванный соборовать барыню.

Алексей Сергеевич сидел неподвижно почти сутки, бессмысленно уставившись в лицо покойной. Ходили и выходили какие-то люди, в доме закрыли зеркала, и в сумрачной тишине среди шепота и любопытствующих взглядов прислуги, он казалось, утратил связь со временем и событиями, вместе с любимой женой потеряв навсегда и себя самого.

Через несколько дней после похорон, когда происходящее длилось большим, неловким сном, кормилица дала ему на руки кричащий сверток с младенцем, причиной всех его несчастий. Он взглянул на его красное от крика и чуть одутловатое лицо и поспешил вернуть свёрток кормилице, велев больше не показывать.

В доме на месяцы повисла больная, вязкая тишина, которую всякий вечер разрезал ломкий нетрезвый голос Алексея Сергеевича, отдающего распоряжения. На службу он больше не ходил, с людьми не общался. Единственно, с кем еще поддерживал связь, – с соседями, князем Кильдишевым, поручиком Тверского гусарского полка и вдовой губернского секретаря Наталией Павловной Илышевой. Они и стали крестными мальчику.

Семья князя Кильдишева играла в дворянском обществе города Темникова первейшую роль. Кильдишевы – древний род, происходящий из татар Золотой Орды. Своим указом Екатерина Вторая пожаловала князя Евдокима Патрикеевича Кильдишева чином генерал-майора. Его внук, Павел Андреевич Кильдишев, член Государственной думы, действительный статский советник, как и подобает потомственному дворянину, стал крестным осиротевшему мальчику.

В старинной церкви, увенчанной семью куполами, в храме, стоявшем на торговой площади с трапезной и трёхъярусной колокольней в стиле русского классицизма, с большим колоколом сто пяти пудов чистого серебра звучал малиновый перезвон. В крестильне улыбался младенец Александр, еще не знающий своей судьбы.

Отец так и не простил несчастному малышу смерти супруги, так что ласку будущий авиатор видел только от своих старших сестер, особенно Марии, заменившей ему мать. Своего крёстного, всюду его водившего и баловавшего без меры, слушался и почитал как батюшку.