Небо и земля

— Жених уже. Лучший тракторист у нас. Гуляет с Хонциной дочкой, с Нехамкой. Красивая девушка, золото. У меня в бригаде работает. Этой осенью, думаю, будем пировать на их свадьбе.

— Погоди… А этот, как его… Он жил против Юдла Пискуна, на самом краю хутора.

— Ты про Антона Слободяна? Он теперь механиком на электростанции. Помнишь ветряк? Теперь на том месте электростанция.

— А плотина осталась? — тихо спросила Элька.

Шефтл не ответил, а Элька не повторила своего вопроса. Только тряхнула волосами и снова принялась расспрашивать о Бурьяновке. Перебрала почти всех, под конец спросила про Долю Бурлака.

— Как он там? Он ведь, кажется, живет как раз напротив тебя, через улицу?

— Да, как раз напротив. Завтра у них золотая свадьба. Вот так-то… — Они снова помолчали. — Ну, а когда твой-то приедет?

— Должно быть, не скоро. Почему-то давно нет писем. Всегда писал часто, очень часто, а теперь… Боюсь, не случилось ли чего-нибудь.

— Мало ли что, бывает, письмо задерживается, — успокаивал ее Шефтл.

— Может, и так… Да, очень может быть, — оживилась Элька. — Однажды я сразу пять писем получила! Ой, — снова спохватилась она, — ты же, наверное, голодный? Сейчас я тебя накормлю.

— Что ты, не надо! — воскликнул Шефтл, хотя не ел с самого утра. — Правда, не надо.

Но Элька уже вышла в коридор и возилась с примусом.

— Особых разносолов нет, но кое-что найдется, — сказала она, возвратившись с тарелкой салата.

— Да мне совсем не хочется есть… — Обидеть хочешь?

Она поставила на стол салат, горшочек простокваши и синюю стеклянную солонку, потом снова вскочила и через несколько минут вернулась с яичницей, которая еще пузырилась на сковородке. Поставила сковородку на тарелочке перед Шефтлом, оглянулась, как бы припоминая, что еще у нее есть, затем спокойно села напротив.

— Знала бы я заранее, приготовила бы кое-что получше.

— Прости, а хлеба у тебя нет?

— Господи, совсем забыла!

Она принесла из прихожей буханку белого хлеба и начала резать.

Хлеб был мягкий, крошился под ножом, кусочек упал на пол. Шефтл отодвинул стул, поискал его глазами.

— Оставь, потом приберу. Ты ешь.

Но Шефтл, наклонившись, уже шарил рукой по полу и не успокоился, пока не нашел оброненный кусок. Поднял его, осмотрел и положил отдельно, на краю стола.

Элька чуть заметно усмехнулась.

— Давай ешь, Шефтл. Положи себе и салата! А редиску любишь?

— Я все ем… В еде я не разборчив.

— И конечно, все с хлебом, — рассмеялась Элька.

— Что поделаешь, — оправдывался Шефтл. — Я даже хлеб ем с хлебом.

— Ох, чуть не забыла! — воскликнула Элька. — У меня ведь есть еще варенье, свежее, из крыжовника.

— Да не надо…

Но Элька уже достала с подоконника баночку. Принесла чайник. Налила гостю и себе.

— Пей с крыжовником. И сахару положи.

— Спасибо, я уже положил. — Шефтл отодвинул баночку с сахаром.

— Постой, у меня ведь и мед есть.

— Да не надо!

Но Элька уже не могла остановиться: притащила и мед, и Шефтлу пришлось отведать всего, что стояло на столе.

— Курить у тебя можно? — спросил он через некоторое время, оглянувшись на открытое окно.

— Кури… — ответила Элька задумчиво. — Алексей много курил… Чего ж ты не куришь?

Шефтл долго мял папиросу, пока она не рассыпалась, и наконец бросил в окно.

— Прежде ты курил махорку.

— И сейчас люблю. Помнишь, как ты мне однажды принесла целую пачку из сельпо?

— Да, да, — рассеянно проговорила Элька. — У тебя что, дела здесь, в Гуляйполе?

— Да нет, никаких дел нету… — сказал он, вставая.

— Что так спешишь?

— Уже поздно. Двенадцатый час. Элька тоже встала.

— Где ты остановился? У тебя есть где переночевать?

— В Доме колхозника… Там у меня койка, — торопливо ответил Шефтл, хотя ночевать ему было негде: заранее он об этом не подумал, а Дом колхозника был переполнен курсантами. — В Доме колхозника теперь хорошо. Чисто, аккуратно… Полный порядок, — добавил он.

— Тогда подожди минутку. Я тебя провожу.

Причесавшись перед стоящим на этажерке зеркальцем и накинув на плечи шарф, она на цыпочках подошла к детской кроватке. Света спала, держа в руке коробку с леденцами. Щечки у нее разрумянились.

Шефтл тоже подошел тихонько и молча взглянул на девочку. Элька бросила на него быстрый ласковый взгляд. Затем погасила свет, и они вышли во двор.

Около калитки она остановилась, поправила шарф; Шефтл, взявшись за щеколду, тоже остановился.

— Ну что ж, наверное, пора… пойду.

— Подожди, я тебя провожу, — задумчиво откликнулась Элька.

Шли молча. Наконец Шефтл решился и осторожно спросил:

— С Алексеем… вы как… я имею в виду, ты давно с ним? — несмело спросил Шефтл.

— Давно. Через полтора года, ну да, уже после того, как в меня стреляли, я шесть месяцев училась на курсах в Москве. Там мы и познакомились. На маевке. Мы быстро подружились. Он — замечательный. Его родители были революционерами. Отец погиб на каторге, мать колчаковцы застрелили… Трудно было. Потом вроде бы все наладилось, но что за жизнь, я тут, он там… Нет, тяжело, тяжело…

Шефтл не проронил ни слова.

А ночь была синяя-синяя. И так сладко пахло свежим сеном, степными цветами и маттиолой.