Небо и земля. Том 2

Последняя выходка партизан распалила доугэнцев. Так называемое Сопротивление перерезало кабель, изолировав южный гарнизон от внешнего мира. Вдобавок амодары устроили засаду связистам, выискивающим пробой в линии. Партизаны тщательно подготовились к диверсии и не жалели патронов. А в результате - масштабные потери с обеих сторон. В ответ доугэнцы костьми легли, но сполна отомстили зарвавшимся диверсантам.

- Под словом "с мест" подразумеваются гарнизоны и форпосты, - продолжил О'Лигх. - Служба внутренних расследований вплотную занялась поиском источника утечки. Скоро и к нам пожалуют следователи. Будьте бдительны. Не мне вас учить. Если завелась вошь, нужно её раздавить немедля.

Бдительность необходимо проявлять во всём, даже в общении с мехрем. В частности, держать язык за зубами и не допускать разговоров на посторонние темы. Но Веч трижды бы поручился, что не сболтнул лишнего, да и не допускал мысли, что мехрем связана с партизанским подпольем. Какая ж из неё разведчица? Проявляет любопытство, но не о том.

Вчера она изучала его тело. Пробегала пальцами по мышцам и ручейкам вен. Трогала полоски шрамов и посматривала вопросительно и даже тревожно. Потому как каждый рубец - напоминание о минувшей войне.

К удивлению и облегчению мехрем, война оставила всего три отметины, да и то ранения оказались второстепенными. Большинство шрамов Веч заработал в мирное время.

- А этот откуда? - провела осторожно по темному рубцу с правого боку.

- Старший братец пощекотал ножичком на тренировке. Мне было тринадцать лет.

- Неужели? - в серых глазах отразился испуг. - Разве можно, чтобы брат на брата с ножом?

- Нужно. Иначе не победить в драках с другими противниками. Так что стоит сказать брату спасибо.

- Ты часто дрался, - заключила она со вздохом. Наверное, сосчитала шрамы и прикинула в уме.

- Бывало.

Мехрем сжала кулак.

- Я бы не смогла, - сказала задумчиво.

Веч фыркнул, не сдержавшись. Накрыл рукой маленький кулачишко, и тонкие пальцы утонули в его ладони.

- И не надо, - заверил со смешком.

Мехрем смутилась. Хотела еще о чем-то спросить, но не решилась.

Хотя её неуверенность проявлялась всё реже. Мехрем набиралась смелости день ото дня.

- У тебя ужасное произношение. И смешное, - сказал как-то Веч.

- У тебя не лучше, - обиделась она.

Ответила и испугалась своей храбрости, но Веч не позволил развиться страху.

- Ну, так научи, - придвинулся вплотную. - Как по-амодарски правильно: "Хочу тебя поцеловать?"

Мехрем посмотрела на его рот и покраснела. Веч ощутил волну жара, прошедшую по её телу. Потому что мехрем знала: дело не кончится прикосновением к губам.

Она постепенно раскрепощалась в постели. Стеснительной амодарке стоило трудов перебороть свою стыдливость.

- Не пойму, вроде бы и замужем была, а на мужские причиндалы боишься взглянуть, не говоря о том, чтобы потрогать, - сказал как-то Веч, посмеиваясь.

Ляпнул, не подумав, и щеки мехрем налились пунцовостью. А Веча потянуло на поучения.

- И вообще, зарядка в кровати - чистая физиология. Сброс напряжения. Один из способов выпустить пар. К чему сдерживаться, если организм не против?

Его слова почему-то задели мехрем. Вскочив с постели, она начала торопливо одеваться, и руки тряслись. Веч тогда перепугался, заметив дрожащие губы и слезы в глазах. И заторопился с примирением, хотя не понял причину обиды. Ведь правду сказал: амодары консервативны, а доугэнцы раскованны. Амодары выражаются витиевато и падают в обморок, услышав откровенную, по их мнению, непристойность, а доугэнцы не видят пошлого умысла в том, что вещи называются своими именами. Да и какая пошлость в обнаженном теле и в том, что происходит в постели между двумя?

И лишь позже до него дошло. С мехрем обычная физиология превращалась в священнодействие. Как лепестки розового бутона распускаются, являя миру совершенную красоту цветка, так же и мехрем раскрывалась в страсти. И как цветок кружит голову нежным ароматом, так же и ласки мехрем дурманили разум. И её застенчивость была к месту, и стыдливость. И характер проскальзывал, правда, нечасто, но чем бес не шутит, всё ещё впереди. Да, она понемногу осваивалась, становясь настоящей мехрем.

В отношениях с ней Веч продвигался на ощупь, точно слепой. Узнавал заново привычки и пристрастия. И её мнение по тому или иному поводу. Не нейтральные вежливые фразы, а искренность в убеждениях.

И национальная гордость никуда не делась, просто хорошо маскировалась. Мехрем категорически не воспринимала насмешки над амодарским менталитетом, хотя и вела себя сдержанно. Но когда поджимала губы и замыкалась, Веч понимал: она оскорблена или обижена.

- Странные у вас имена, - сказал он как-то. - Длинные и тягучие. Много лишних букв. И вообще, вы, амодары, любите заниматься ненужным украшательством. А за кружевами и бантами теряется смысл.

- Наши имена не страннее, чем ваши, - ответила мехрем и вздернула подбородок. И ложку отложила, не притронувшись к десерту.