Небо и земля

— А я уж в дорогу собрался, — сказал Полевой, подъезжая к сараю на жеребце с короткой, словно пририсованной гривой.

Он еще раз повторил летчикам, что вылетать им надо не раньше пятого часа, сказал, каких сведений ждет от них, и ускакал по тропе. В седле он не казался коротышкой, и выбивавшийся из-под фуражки чуб придавал ему выражение лихости, совсем неожиданное на этом одутловатом лице.

Долго провозились летчики с машиной и еле управились к шести часам.

* * *

…Заревел мотор. Ветер подбрасывал самолет то вправо, то влево, и на виражах отходили вразлет желтые леса, ложбины; летели на юг, по пути отряда Полевого.

Быков увидел внизу конную колонну, двигавшуюся по проселку. Он знал, что это отряд Полевого, и радовался, что привелось ему с Тентенниковым участвовать в смелом набеге.

Сегодня нужно было разведать дорогу до Эмска. Кто знает, может быть, навстречу отряду Полевого идет теперь в набег и белый отряд?

Быков хорошо знал трассу, и через час самолет уже летел над окраиной Эмска, — блеснула, свиваясь лентой, речонка, меж желтыми пятнами осенних садов мелькнули зеленые крыши строений.

Над тем местом, где, по его расчетам, был похоронен отец, Быков снизился и увидел перепутье пяти дорог, отползавших в предстепье.

Он сделал круг над перепутьем. Тентенников тотчас протянул записочку:

«Здесь?»

Быков кивнул головой.

Казалось, дорога до Эмска опустела, и ничего, кроме нескольких крестьянских возов с сеном, не видели летчики на шоссе и объездных дорогах. Вдруг белые клубы дыма скользнули вверх, и ожил казавшийся безлюдным перелесок.

Сразу вынеслись на шоссе кони, пригибаясь, выбежали из лесу пулеметчики со станковыми пулеметами.

«Ньюпор» взмыл вверх. Яснее становились очертания перелесков и рощиц. Белые дымки теперь казались совсем далекими, словно клубились они над самыми верхушками деревьев.

Самолет приближался к Эмску.

Быкова неудержимо тянуло к старому аэродрому. Столько было пережито там! Еще раз взглянуть на него хотелось обоим летчикам.

Они совсем низко прошли над аэродромом. Теперь, как им было уже известно, тут обосновался авиационный отряд Васильева.

«Стало быть, здесь они устроились, — подумал Быков. — Да и немудрено, что именно наше место облюбовали! Ведь Здобнов помнил его хорошо».

Обратный путь был удивителен.

Снова летел самолет над войсками, которые обстреливали его на подступах к Эмску.

Но теперь никто не обстреливал «ньюпор», и солдаты, задрав головы кверху, следили за его полетом, словно это был свой, белый самолет.

«Ничего не понимаю», — написал в записке Тентенников.

Быков снова полетел по старой трассе. Быстро начинало смеркаться, и следовало поскорее дотянуть самолет до стоянки отряда Полевого.

Вот уже и лесок, о котором говорил Полевой, и внизу, за деревьями, виден какой-то брошенный дом, возле него грузовики, обтянутые брезентом, и партизаны бегают по опушке леса. Свои…

Самолет идет совсем низко. Тому, кто смотрит снизу, кажется, должно быть, что вот-вот заденет он верхушки раскидистых дубов на крутом пригорке.

Быков сделал круг над поляной — единственным местом, где мог бы спуститься самолет. Но там никто не выкидывает полотнища, не дает знака к посадке…

И странно: пока он кружит над партизанским аэродромом, все успевают спрятаться за деревья, залечь в канавы, укрыться в кустарнике. Через пять минут, когда Быков смотрит вниз, он никого не видит на поляне.

Опушка леса опустела, словно появление самолета заставило разбежаться отряд.

Быкова удивила странная встреча, а Тентенников растерялся и сгоряча написал: «Не мерещится ли нам спросонья?»

Быков снова закружил над опустевшей поляной.

Он старался ни о чем не думать, только вести самолет, кружить и кружить без конца, пока не появятся, наконец, на поляне люди, но странное сомнение начало вдруг тревожить его. А что если Полевой ошибся и по карте показал направление неверно? Ведь тогда нужно возвращаться на старое поле, а уж скоро заляжет повсюду тьма, и придется садиться на первом попавшемся месте, и хорошо, если посчастливится самим остаться в живых. И снова будут пробираться двое по безлюдным дорогам, то и дело ожидая встречи с вражеской разведкой.

«Может, еще ниже лететь?» — написал Тентенников.

Быков смотрит на стрелку — высота 20 метров.

Еле различимый в наступающих сумерках, прямо перед носом самолета заклубился сизый дымок.

«Неужели нас начинают обстреливать? — подумал Быков. — Тут уже ничего не понять: белые на обратном пути не обстреливали, а свои бьют».

Он снова набрал высоту.

Стрелка неторопливо взбирается вверх. Триста… четыреста… пятьсот… Еще немного, и они спасены, опасность минует…

«Я на всякий случай вымпел сброшу, — написал в записке Тентенников. — Кажется мне, будто тут путаница».

Тентенников взял тяжеленный болт, специально припасенный для сбрасывания донесений, написал записку: «Я самолет Быкова и Тентенникова, приданный к вам». Он нарочно не написал фамилии Полевого, чтобы посторонние люди, если им достанется записка, не определили, какой отряд действует в белом тылу.

Теперь оставалось только привязать к болту полотнище, в которое завернута записка.