Небо и земля

Он медленно шел по безлюдным улицам Пороховых. Мерцали снега, скрипел под ногами ледок. Было что-то тревожное в медленно разгорающемся рассвете.

Быков чувствовал, что нынешнее утро станет знаменьем перелома жизни, что отныне, вступив на приневскую землю, он стал причастным к тому не выразимому никакими словами деянию, каким уже несколько месяцев была ленинградская жизнь.

Вот уже и Охта, деревянные домики предместья, озаренные первыми, скупыми лучами зимнего солнца. Неужели город, который он видит сейчас, с сугробами на улицах, с вмерзшими в лед вагонами трамвая, с необычной тишиной безлюдных переулков, и есть тот самый Ленинград, который памятен ему по стольким прошедшим годам? Вид одного трамвайного вагона особенно поразил Быкова. Этот вагон, очевидно, был зажжен снарядом, его поливали водой, и весь он был теперь в ледяной броне и походил на причудливую сказочную льдину с необычайно ярким красным отливом.

Чем ближе он подходил к дому, тем больше начинал волноваться. Через десять, пятнадцать минут все должно решиться, — он узнает наконец, жива ли жена, встретится со стариком. После обычных в таких случаях слез, бесконечных расспросов, объятий, поцелуев и взаимных упреков (писали редко друг другу) ему расскажут о Тентенникове, о Ванюше, о близких людях, о пережитом за военную пору.

Но вот и знакомая улица, вот дом, дорогой сердцу…

Он еще не мог понять того, что произошло. Уставясь глазами в остов дома и медленно шевеля губами, он почувствовал только одно: нет больше милого дома на Подьяческой, разрушено старое победоносцевское гнездо…

Силой взрыва бомбы старый дом был расколот на несколько частей. Зияли провалы окон, остатки искореженной крыши свешивались вдоль черных, опаленных пожаром стен. Часть победоносцевской квартиры уцелела. Только лестница была разрушена, и если бы какой-нибудь смельчак решился взобраться в квартиру, ему пришлось бы совершить восхождение не менее рискованное, чем подъем на крутую горную вершину. Дверь сорвало взрывом, а стена была срезана так, словно сняли в театре тяжелый занавес и перед глазами зрителя открылась сцена с декорацией, изображающей старую ленинградскую квартиру. Правда, не все здесь было на месте: столы и шкафы перевернуты, стулья раскиданы, треснувшее зеркало висело над самым обрывом.

В горле у Быкова пересохло, — такой щемящей, обжигающей сердце злости он не знал никогда.

Он тихо побрел на противоположную сторону улицы. Там у подворотни на салазках сидела женщина в белом тулупе.

— Позвольте обратиться, — сказал Быков.

Женщина кивнула головой, снизу вверх посмотрела на него и ответила:

— Чего тут позволять, — обращайтесь…

— Я свою семью ищу…

— Откуда приехали?

— Издалека.

— С Большой земли?

— Точно.

— Как там живут? — оживившись, спросила женщина и поднялась с салазок.

— В тылу работают неустанно…

— А вы самолетом летели?

— Я через озеро ехал, на грузовике.

Губы женщины дрогнули.

— Что с вами? — сказал Быков.

— Фашисты листовки сбрасывают, говорят, что к нам уже никто не пробьется на помощь. А мы знали: дорога есть, и от Родины не оторвут нас. Но ведь вы — первый человек, сказавший мне, что он сам проехал по Ледовой дороге…

— Товарищем Сталиным это великое дело сделано. И хлеб по той дороге везут по его приказу…

Быков долго беседовал с женщиной, но когда он начал её расспрашивать о судьбе жильцов старого дома, опять пришлось испытать разочарование: ни она, ни соседка не знали, куда переехали уцелевшие после бомбежки люди. Распрощавшись с ней, Быков еще долго стоял на перекрестке.

Дома нет, никого из близких людей он не нашел, куда пойти, что делать теперь в Ленинграде? Опомнился Быков только к вечеру, на аэродроме, куда дал ему путевку Свияженинов. Быкова встретили хорошо — конструктор послал заранее телеграмму о его приезде. Начальник дал Быкову пятидневный отпуск для розыска семьи. В эти дни Быков обошел весь город. В отделениях милиции и в жактах, на аэродроме, в загсах, где он просматривал книги со списками умерших жителей района, привыкли к его высокой фигуре, к его негромкому голосу, к зоркому взгляду его внимательных глаз. И каждый день, когда начинало смеркаться, после безуспешных хождений по учреждениям он направлялся к разрушенному дому Победоносцевых и подолгу стоял на мостовой, словно здесь у него было назначено свидание с женой, и она обязательна должна была прийти сюда в предвечернюю пору. Дни проходили, а никого из жильцов разрушенного дома Быкову повстречать не удалось, и он продолжал свои хождения на Подьяческую.

Однажды он стоял на своем посту.