Небо и земля

А тут еще вторая нечаянная радость: пришли Быков и Победоносцев.

Загорский встретил летчиков на крыльце и обеими руками сжал руку Быкова.

— Здравствуйте, рад, очень рад видеть вас, могу гордиться, что помог вам в начале вашего пути. Ну-с, рассказывайте, как вы живете?

— Приехал в Петербург, а что дальше будет — не знаю.

— Как? Разве останетесь на службе у Левкаса?

— Контракт с Левкасом я разорвал.

— Вам-то хорошо, разорвал и кончено… А мне каково? Не порвешь… Помяните мое слово, приключенческие романы об авиации окажутся скоро действительностью. В будущей войне…

— Да будем ли мы воевать? — перебил Хоботов. — По-моему, никакой войны быть не может. На Балканах, может быть, и станут воевать, но России не с кем драться…

— Глупости! Неизбежна война с кайзеровской Германией, неспроста немецкая военщина столько десятилетий бряцает оружием. Летчиков тогда мобилизуют — и вам придется драться в небе.

— Я спросить у вас хотел, — сказал Быков, — как конструкторы живут? У меня мысль есть об улучшении монопланов.

— Конструктором станете — намучаетесь, — сказал Загорский. — Великий князь Александр Михайлович и другие лоботрясы, стоящие во главе авиационного дела, бездельничают и не обращают внимания на неотложные нужды авиации. Людям, построившим аэропланы, деньги выдавали с трудом, после дурацкого, простите, бумагомарания. А знаете, как работает один талантливейший конструктор? Строит аппарат в своей комнате; комната тесная, крыло девать некуда — вот оно и торчит из окна, удивляя прохожих. А сколько поношений и оскорблений он испытывал! Вы-то что будете теперь делать?

— Подписал несколько контрактов, — придется по России поездить…

— Скажите, — вмешался в разговор Победоносцев, — неужели в России нет людей, которые могли бы ускорить развитие авиации? Неужели не хватает людей?

— Это из ста шестидесяти миллионов-то самого талантливого в мире народа людей не хватает? Много адресов мог бы вам дать… Вот в Москве живет профессор Жуковский — человек, которого двадцать заграничных академий не заменят. Кто ему помогал? Есть у него ученики — подают большие надежды. Россинский, — ну, да вы его знаете, — первый московский летчик. Конструкторы молодые возле него. В Киеве живет молодой студент, изобретает что-то, говорят, интересная личность. В Калуге живет Циолковский, — его труд рассчитан на тысячелетия вперед, он обогнал свое время. А лучшие летуны наши? Ефимов, Уточкин, молодой Нестеров…

Хоботов увел Быкова в соседнюю комнату и начал разговор:

— Я с тобой хочу поговорить по очень серьезному делу и прошу к тому, что скажу, отнестись серьезно.

— Я всегда серьезен.

— Ты меня не посвящаешь в свои дела, скрытничаешь, и я только из газет узнал о твоем разрыве с Левкасом…

— А зачем тебе знать о моей ссоре с банкиром?

— Я очень заинтересован твоими делами, ужасно заинтересован. Ты и не знаешь ничего о моих планах. Позволь, я их тебе сейчас изложу. Летуном я быть не могу — здоровье не позволяет, — но об авиации крепко думаю и люблю летное дело. Отец мне дает порядочно денег, требует только, чтобы я делом занялся. Вот я и становлюсь заводчиком. Да ты ведь газеты читал, из газет наверно знаешь… Купцы и промышленники на авиации наживают деньги. Левкас, правда, на тебе обжегся, но зато… Да хоть бы братья Пташниковы, миллионеры, у них договор с Заикиным. Потом какой-то фабрикант французский, — сколько он заработал на Ефимове в одной Ницце? Но они дельцы, а я человек порядочный. Я тебе и предлагаю: приходи служить ко мне. Я нанимаю тебя и механика. Аэроплан покупаю на ходу и сразу же передаю его тебе. Согласен? Нет? — Хоботов ходил по комнате, волнуясь. Видно было, что его очень занимает разговор: глаза потемнели, улыбка пропала, он ждал ответа, как будто от слов широкоплечего летчика зависела его, хоботовская, судьба. — Я согласен хоть только до осени. Если найдешь дело поинтересней, сможешь бросить поездки. К тому времени… да, впрочем, стоит ли о будущем сейчас говорить…

— Пока я связан контрактами…

— А потом?

— А потом посмотрим.

Хоботов обиделся и замолчал. В последние месяцы появились авиационные антрепренеры; они покупали аэропланы, ездили с авиаторами по провинции и большую часть сборов присваивали себе. Летчик рисковал жизнью, антрепренер — барышом. Кто только не эксплуатировал летчиков! Миллионеры братья Пташниковы посылали на смерть борца-авиатора Ивана Заикина. Бывший администратор варшавской оперы через каких-то подставных лиц организовал полеты летчиков. Один рижский купец, немец Раух, выигравший у авиатора Стремнинского в карты аэроплан, ездил по России с машиной и механиком. Он приезжал туда, где, по газетным сообщениям, находились летчики, летавшие на плохих собственных машинах, и уговаривал их поступить к нему на службу. На неисправном «блерио» царицынского купца разбился в Ельце военный пилот Золотухин. И даже из смерти антрепренер сумел извлечь пользу: он застраховал в одном иностранном обществе жизнь Золотухина, — согласно условиям страховки премию должен был получить владелец аэроплана…