Сомкнув скрещенные ладони, Валерка с Майком предложили мне использовать их вместо мостика для ныряния. Я вставала на их сплетенные руки и бросалась в воду. В такие минуты я впадала в детство, заливисто смеясь, радуясь солнцу, морю, волне, ласкающей меня, радуге, распластавшейся в небе. Мне вспоминались тютчевские строчки, и при этом я ощущала себя Иридой, богиней радуги.
Я по инерции еще ныряла, не замечая, как Майк смущается при частом соприкосновении наших тел в воде. Для меня показалось бы забавным, если бы я это заметила.
По берегу лениво ходили местные чернокожие жители, стройные, молодые, сильные с замысловатыми, разнообразными прическами из тонко сплетенных косичек. Они с интересом наблюдали за нами и ждали, когда мы закончим резвиться и выйдем на берег. Они с восторгом смотрели на мои длинные светлые волосы и в знак восхищения показывали большой палец. Это были удивительные люди! Я много летала по Африке и нигде не видела таких красивых, искренних и удивительно добрых негров. На берегу можно было оставить что угодно, никто не брал чужого. Я вспоминала Сомали или Танзанию, с диких пляжей которых мы часто уходили раздетыми — в том, в чем выходили из воды.
«Да здравствует черное прошлое Африки!» — говорил в таких случаях стюард Костя, который никогда не терял чувство юмора. «Здравствуй, солнечный город Аден», — произносил он ласково, спускаясь по трапу в этот зной и ужас. Само название города происходило, наверное, от слова «ад»…
Вдоль дороги, по которой мы возвращались с пляжа в гостиницу, располагались небольшие аккуратные коттеджи с цветущими садами, облагораживающими даже заборы, за которыми они цвели. В этих чудесных домиках жили европейцы, видимо, полюбившие этот экзотический остров так, что остались здесь навсегда.
— Лу, смотри какие интересные растения! — Таня показала на широкие листья с белыми цветами.
— Давайте сорвем, ведь издавна считается, что ворованные цветы приживаются лучше, — предложила Ольга.
Мы, не раздумывая, воспользовались ее предложением, и через мгновение, благоухая ароматами, в наших руках уже красовались причудливые цветы.
А через секунду раздался страшный крик:
— It is a private garden (Это личный сад)! — злопыхало за забором солидное брюшко с блестящим черепом. Сильный, знакомый мне с детства акцент выдавал в нем немца.
— You got angry with us. We ere to blame (Вы рассердились на нас. Мы виноваты), — трогательно пролепетала симпатичная Танечка.
И сказала это совершенно зря. Ее нежный лепет еще сильнее разозлил частного собственника. Он кричал, что ему наплевать на наши извинения, и что цветы стоят денег, и что он намерен вызвать полицию.
Сомов встал в боевую стойку и уже собирался набить морду наглому иноземцу, но тут Майк спокойно спросил:
— Чего он хочет?
— Сейчас узнаю, — сказала я и перешла на чистейший берлинский диалект.
Брюшко от неожиданности притихло и уже членораздельно сообщило нам свои требования. Я усмехнулась, вспомнив о различии в наших менталитетах.
— Он хочет денег, Миш, — сказала я.
Майк достал из кармана двадцатидолларовую купюру и протянул пострадавшему. Конфликт был исчерпан, а Майк еще больше вырос в моих глазах.
Вечером хозяин гостиницы устроил нам настоящий праздник с морскими блюдами и живой музыкой. Когда оркестранты разошлись, мы продолжали веселиться, танцевать и петь под караоке.
— I am a woman in love, — пела я по-английски песню из репертуара Барбары Стрейзанд, и глаза мои искрились и метали молнии, которыми я хотела поразить Майка.
Кажется, это мне удалось. То краснея, то бледнея, Майк все же осмелился пригласить меня на танец. Когда моя ладонь оказалась в его ладони, я ощутила какой-то импульс, а может быть, это просто рука партнера немного вздрагивала. Во всяком случае, в моем азарте появился незнакомый мне привкус.
В середине танца Сомов разъединил наши руки, нагло сказав:
— Разрешите пригласить вашу даму:
— Что ты себе позволяешь! — зашипела я.
— Слушай, Лу, я разгадал твои маневры. Ты им увлеклась. Но ты хоть знаешь, сколько ему лет?
— А что это меняет? — с вызовом ответила я.
— Он моложе тебя почти на пять лет, — зло бросил Сомов. — Ты, конечно, выглядишь, как девочка, но все-таки прекрати развращать парня.
— К твоему сведению, я развращала и более молодых юношей, — дразнила я Сомова.
— Я убью тебя, если уйдешь к нему, — процедил он.
Мне стало страшно. Не за себя, за Майка. Заведенный Сомов был способен на многое. Он очень сильно напился в тот вечер. Только благодаря этому я избежала скандала».
Глава двадцать первая
На десятый день Юлька затосковала. Словно чувствуя ее настроение, изменилась и погода, небо заволокло тучами и целый день моросил дождь. Последние три дня Юлька постоянно названивала Михаилу, представителю «Аэрофлота», который по-прежнему ничего не обещал.