Небо молчаливое

Дэвид стал профессором, заведующим кафедры. Он постарел и обрезал волосы, берцы сменил на туфли, а чёрные рубашки – на белые. И было даже немного грустно, будто за эти пятнадцать, Эмма никак не могла к тому привыкнуть, он потерял что-то важное, выцвел. Но между тем это был Дэвид и он вышел встретить её, их троих. Он ждал у корабля, он позаботился, чтобы им подали машину, чтобы позволили отдохнуть после перелёта, отменил журналистов.

– Привет, – сказал он.

Эмма боялась, что стоит ему появиться, стоит заговорить, как мир рухнет, а вместо солнца наползут вернские облака. Но голос Дэвида остался прежним и мимика, и серебряный медиатор на шее, поблескивающий из-под рубашки – кулончик, который Эмма заказала ему на первую годовщину. Эмма знала, что через пять лет из этих пятнадцати Дэвид женился, и что ещё через два года развёлся.

Эмма, боялась, но Дэвид заговорил, а мир остался цел, и тогда, вдохнув глубоко-глубоко и выдохнув тихо, она тоже сказала:

– Привет.

На языке плясало студенческое «здрасьте». Она чувствовала себе немного первокурсницей и немного самозванкой, и немного ведьмой, надурившей всех вокруг, всех включая время.

Дэвид улыбался. Люди, приехавшие с ним, погружали вещи из корабля в машину. Луи счастливо щурился на солнце, точно котёнок, его немного штормило, но Константин стоял рядом, а на борту их всех включая пилота осмотрел доктор, к сожалению, не Фет, а милая дама с розовыми кудрями.

– Я скучал, – произнёс Дэвид, он не собирался её отчитывать, не собирался стыдить. Он подошёл и обнял очень аккуратно и быстро отстранился. – Не думал, что ты вернёшься.

– И я не думала, – усмехнулась Эмма. – Рада видеть тебя, – сказала она и это было правдой.

Их гоняли по конференциям, банкетам и медкомиссиям.

На четвёртом этаже напротив новенького стеклянного лифта появилась мраморная табличка с именем Рогача. Эмма долго всматривалась в позолоченные буквы, пытаясь отыскать среди этой печальной красоты его тень. Но буквы остались буквами, а память – памятью. Она постучалась в кабинет Дэвида, чтобы забрать диплом.

Встреча с сестрой тоже прошла проще, чем Эмма её представляла. В Эвин дом они приехали все вместе, купили вино, торт и букет белых ирисов для девочки, которая так и осталась девочкой, вернуться в мир у неё не вышло, её разум так и остался среди богов и звёздных башен. Девочка рисовала и её картины имели успех в очень узких кругах, по большей части среди психиатров и особо эпатажных искусствоведов.

Эмма долго мялась у порога, прижимая к груди белое полусухое, она бы отхлебнула, если б могла открыть. Дом казался огромным: двухэтажным, трех-, пяти-, он рос и рос и рос, пока Константин не подошёл и положил ей руку на плечо.

– Хочешь завтра зайдём? – предложил Константин.

– А торт сами съедим, – добавил Луи.

Эмма вздохнула: «Не зачем дальше тянуть». Она перехватила бутылку одной рукой. Бутылка не выпала. Дом остался двухэтажным обычным домом с палисадником, двумя кизиловыми деревьями по обе стороны от крыльца. Незачем. Она боялась, она подошла и позвонила. Спустя минуты к ним вышел постаревший Эвин муж с толстым желтоглазым котом на руках. Они разулись и направились в гостиную. Без ботинок Эмма чувствовала себя совсем маленькой, она обняла вино, как Эвин муж кота, но рядом шёл Константин, и Луи тоже шёл рядом.

– Давно вы переехали? – спросила Эмма. Потому что нужно было что-нибудь спросить, а больше ничего на ум не приходило. Не спрашивать же у этого незнакомца с котом, где Эммина лаванда, и где собака, и почему их забрал Дэвид, а не вы.

– Лет шесть назад, – задумчиво протянул муж. – Да, где-то так. Когда Эва решила забрать…

– Можно её увидеть? – выпалила Эмма.

– Не хочешь сначала… – смутился муж, – поздороваться? – Эммина просьба явно напугала его, сбила четкие инструкции.

– Сначала с ней. – Эмма покачала головой. Она и сама не знала, откуда в ней эта настойчивость. То ли страх перед Эвой, то ли желание разобраться с самым страшным. Самым. Девочке, которая не вернулась, тридцать лет, теперь на четыре года больше, чем самой Эмме, назвать её младшей сестрой…

– Тогда туда, – он указал на лестницу. – Которая дверь поймёшь.

– Спасибо, – кивнула Эмма. – Луи, возьми вино.

Луи кивнул, больше всего в этом доме его занимал кот. Константин отдал её букет и прошептал: «Ты справишься». Эмма прижалась лбом к его плечу, пахнущему кондиционером для стирки, терпким парфюмом, вечерним воздухом и чем-то очень родным. На втором этаже было темно, видимо, свет экономили, из одной двери слышалась музыка, из другой мультики. Эмма постучала туда, где было тихо, где на черном дереве парили белые феи.

В гостиной было прохладно, из открытых окон веяло вечерним дождём. Эва разливала подаренное вино по бокалам, Луи пытался выторговать бокал для себя. Эмма тихонько проскользнула в комнату. Никто не заметил её присутствия. Никто. Даже кот.

– Налей ему, – сказала Эмма. И Луи просиял, а Эва побледнела.