Небо над бездной

Федор вздрогнул. Если с переломом князь ошибся, то с попыткой самоубийства попал в точку. Было такое, Агапкин правда пытался застрелиться в ноябре семнадцатого, когда Данилов вернулся к Тане после боев с большевиками за Москву, проигравший, но живой и невредимый.

– Никогда не хотел и не пытался, – холодно произнес Федор.

Нижерадзе открыл глаза, приблизил лицо так, что стал слышен запах чеснока из его рта, и, погрозив пальцем, прошептал с лукавой усмешкой:

– Ай, врешь, дорогой. Пистолет дал осечку, повезло тебе, но смотри, такие шутки не проходят даром.

Агапкин про себя облегченно вздохнул. Князь сказал наобум и угадал случайно. Самоубийство среди образованных юношей и девушек поколения Федора было в большой моде. Спасла его от пули в висок вовсе не осечка. Спасло нечто совсем иное. Этого князь никогда ни за что не узнает, как ни зорки его выпученные глаза, как ни чувствительны толстые, поросшие жестким черным волосом пальцы.

Набережная осталась позади. Теперь не нужно было сверяться с картой. Князь вел Агапкина к аптечной конторе. По дороге кивнул на витрину магазина мужской одежды.

– Как дело сделаешь, туда пойдем.

– Зачем? – спросил Федор, стараясь, чтобы не дрогнул голос.

Князь резко остановился, уставился на Федора.

– Ай, какой ты молодой, неопытный, – добродушно пропел он и покачал головой, – не предупредили тебя? Не предупредил Глеб, знаю его, хитреца. Решил, так безопасней. Правильно решил. А то занервничал бы ты на границе. Таможенные чиновники – тонкие психологи, насквозь видят людей, мигом почуяли бы твой страх.

«Запонки, булавка! – догадался Агапкин. – Бокий говорил, что Нижерадзе ничего не делает даром. Плечищи пиджака, верно, не только ватой набиты. Пиджак слишком тяжелый. И штиблеты тяжелые. Что там, в каблуках, в подметках? А ведь правда, если бы Бокий сказал заранее, я бы с ума сошел от страха и мог бы серьезно вляпаться. Я помню, как внимательно смотрел мне в глаза таможенный чиновник на границе».

– Вот твоя аптечная контора, – сказал князь, – ступай, дорогой, я тебя тут, в кафе, буду ждать.

В конторе Агапкина встретил молодой служащий, белобрысый, почти альбинос, с гигантским красным кадыком на тонкой шее и, согнувшись, странно приседая, провел в кабинет директора. Полный, краснолицый, с пышными кайзеровскими усами, директор поднялся из-за стола, крепко пожал Федору руку, назвал его «господин комиссар Ахапкинс», признался, что сердечно рад знакомству, осведомился о здоровье господина президента. Федор не сразу понял, что речь идет о Ленине.

– Для нашей скромной фирмы большая честь обслуживать правительство Российского государства. Мы сделаем все от нас зависящее, чтобы выполнить заказ наилучшим образом. Но, сами понимаете, какие сейчас времена. Марка падает, цены растут.

Директор вздохнул, сложил брови домиком, изобразил печаль и засим передал Федора молодому клерку.

Клерк, склонившись над столом, долго, внимательно просматривал список. Светлые волосы были густо смазаны бриолином, зализаны к затылку. Одна прядь косо свесилась на лоб.

Федор принялся листать рекламные буклеты. Чудодейственным, фантастическим, универсальным объявлялось все, от снотворного до бритвенных лезвий. Зарябило в глазах от картинок и ярких кричащих надписей. Под стопкой буклетов прятался толстый журнал. Стильное строгое оформление резко контрастировало с пестротой буклетов.

Отличная бумага. Название «Остара» отпечатано готическим шрифтом. Вокруг рунические знаки, какая-то замысловатая эмблема: кинжал и древний солярный символ, свастика, в венце из дубовых листьев. Взъерошенный красный орел, рядом пылающий факел.

На обложку были вынесены заголовки некоторых статей: «Предчувствие возрождения Германии. Германский дух обнаруживает себя в тайных посланиях. Евреи, раса без корней, из зависти проникли в германскую культуру».

Внизу страницы красовалась печать ордена тамплиеров. Два босых рыцаря верхом на одном коне, с двумя копьями.

Федор тут же вспомнил плакат Агитпропа. На одном коне два бесполых существа в папахах, с одинаковыми кукольными лицами. Конь, в отличие от скромного коня тамплиеров, снабжен шикарными лебедиными крыльями. Он скачет на фоне алой звезды. В нижний треугольник звезды, под копытами коня, вписан маленький пылающий Кремль. Всадники держат в руках черное и белое знамя. Надпись гласит: «Знамя мировой рабоче-крестьянской коммуны». Сверху, полукругом, стандартный лозунг: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

Плакат Федор увидел перед отъездом, на Брестском вокзале. И запомнил его именно потому, что сразу возникла ассоциация с печатью тамплиеров. Там два рыцаря на одном коне символизировали аскезу. Злые языки связывали тесную близость всадников на печати со слухами о гомосексуализме, которым заражен был таинственный монашеский орден.