Небо над бездной

Действо длилось минут десять, в полной тишине, слышен был только шорох Сониных джинсов по плитке пола и мягкий гул люминесцентных ламп. Наконец Соня поднялась с колен. Дима выключил фонарик.

– Череп убираем в сейф прямо так, голышом? – спросила Орлик.

– Конечно. Что ему сделается? – Соня сохранила отснятое, бросила телефон в сумку. – Пойдемте наверх, там перегоним в компьютер и просмотрим. Сама не знаю, что получилось.

Глава пятнадцатая

Москва, 1922

Валя Редькин жил один, в крошечной комнате туго уплотненной квартиры на Сретенке. Он так ослаб, что Михаил Владимирович не решился везти его туда, оставлять одного, и повез к себе.

Утром Валя крепко спал, Михаил Владимирович не стал его будить, уехал в больницу, провел там весь день. Доктор Тюльпанов пытался узнать подробности операции, уговаривал позвонить Бокию, сказать, чтобы ни в коем случае не выпускали из тюрьмы Уфлиса.

– Операция самая ординарная, под гипнозом больная уснула, пуля повредила несколько брюшинных вен. Больная потеряла слишком много крови, в этом вы, Николай Петрович, оказались правы. Спасти ее не удалось, – сухо сообщил профессор, – звонить я никому не стану. Пусть там, на Лубянке, сами решают, кого сажать, кого выпускать.

– Обиделись, что я ушел? – вкрадчиво спросил Тюльпанов. – Подумали, я испугался, не хочу влезать в это?

– Перестаньте, Николай Петрович, честное слово, мы с вами не гимназисты младших классов, чтобы обижаться, – поморщился профессор.

– Стало быть, вы меня не осуждаете? А то я переживаю, вдруг вы думаете обо мне дурно?

Михаил Владимирович только улыбнулся в ответ.

– Вот, чтобы вы поняли, как я к вам отношусь, я сам сегодня же непременно позвоню на Лубянку и потребую держать Уфлиса взаперти, под стражей, – пообещал Тюльпанов.

Однако звонить не пришлось. Бокий лично явился в больницу и первым делом сообщил:

– Уфлис признался, что сам выстрелил в Аделаиду Карасеву, из ревности. Лена Седых уже передала мне пулю, мы проведем экспертизу, но в общем, и так все ясно. Где Редькин?

– У меня. Спит.

– Дзержинский срочно требует его. Я пошлю за ним людей.

– Глеб Иванович, Валю не надо сейчас трогать, пусть выспится. Ему досталось этой ночью.

– Да? А что произошло?

Михаил Владимирович подробно рассказал, что произошло. Бокий слушал молча, с непроницаемым лицом. Потом спросил:

– Вы абсолютно уверены, что голос продолжал звучать, когда сердце уже не билось?

– Абсолютно уверен.

– У вас есть какие-либо приемлемые объяснения?

– То, что приемлемо для меня, вы назовете абсурдом, – Михаил Владимирович пожал плечами, – сразу скажу, что групповая галлюцинация исключается. Жаль, вы лично не присутствовали.

– Надеюсь, мне еще представится случай, – Бокий неприятно усмехнулся, одними губами, глаза при этом остались жесткими, смотрели на профессора в упор, не моргая. – Ну, а что все-таки с Редькиным?

– Он ослаб, едва не потерял сознание. Он выглядел и чувствовал себя значительно хуже, чем после работы с Линицким. Кровяное давление упало. Его нельзя сейчас трогать, он должен восстановить силы. Хотите, я сам поговорю с Дзержинским?

– Ладно, – Бокий махнул рукой, – пусть отоспится. Все равно от него в таком состоянии толку не будет. Феликса я беру на себя. А на вас доносец, Михаил Владимирович. Извольте ознакомиться.

Бокий вытащил из портфеля тонкую картонную папку, раскрыл, протянул профессору.

Это была копия машинописного текста, отпечатанного через синюю копирку. Полторы страницы. Ни подписи. Ни числа.