Небо над бездной

Он устал от этого вязкого, бессмысленного разговора. К тому же хозяйка явно выражала свое недовольство, ходила туда сюда по гостиной, хмуро косилась на Степаненко. Наконец взяла половую щетку и принялась мести вокруг, все ближе подбираясь к креслам. Петька резво вскочил, схватил Федора за локоть.

— Погоди, не спеши. Смотри, что покажу, — он кинулся в прихожую.

Там на вешалке одиноко висело его черное убогое пальто. Пока он рылся в карманах, Федор попытался успокоить хозяйку.

— Фрау Зилберт, простите, еще минута, и мой гость уйдет.

— Если он что-нибудь стащит, вы будете отвечать, — ответила она, прислонила щетку к стене и вышла.

— Не любят они меня, немчура поганая, — грустно заметил Степаненко, — на-ка вот, ознакомься.

Он протянул Федору тонкую помятую брошюрку. На серой обложке было написано:

«Военная и боевая работа партии социалистов-революционеров за 1917–1918 гг. Семенов Г.И.»

— Книжонка эта вышла тут, в Берлине, только что, на русском и на немецком, — пояснил Петька и добавил шепотом, — скандалец грядет шикарнейший, международного масштаба. Дурачье, сами себе яму роют. Семенова этого я знаю, тот еще жулик. Могли бы для серьезной провокации найти кого-нибудь поумней.

— Слушай, Петька, меня это совершенно не касается, — Федор попытался вернуть ему брошюру, но Степаненко не взял.

— Ты хотя бы открой, почитай.

Федор открыл наугад.

«Под моим руководством была группа в составе Каплан, Пепеляев (бывшие политкаторжане), Груздиевский и Маруся. Однако для акции по убийству Ленина была создана другая группа: Каплан, Коноплева, Федоров, Усов. Но на одном из митингов в решающий момент Усов дрогнул и не решился. Его вывели из группы. На завод Михельсона послали Каплан и рабочего Новикова. Каплан вышла вместе с Лениным и сопровождавшими его рабочими…

После выстрелов Каплан бросилась бежать, но через несколько минут остановилась, обернулась лицом к бегущим и ждала, пока ее арестуют».

Федор понял, о чем речь.

С декабря двадцать первого года в Москве шла подготовка к открытому суду над партией правых эсеров. Большевики методично расправлялись с политическими конкурентами, искореняли оппозицию. Главным пунктом обвинения эсеров должны были стать три крупных теракта достопамятного лета восемнадцатого года: убийства Володарского и Урицкого, покушение на Ленина.

Недавно ВЧК упразднили, учредили НКВД, то есть Народный комиссариат внутренних дел, и при нем ГПУ, Государственное политическое управление. Реформа сопровождалась тонной бумаг. Протоколы, проекты постановлений, служебные записки.

Однажды Федор услышал, как Надежда Константиновна читала Ленину вслух протокол заседания комиссии Каменева и Сталина по вопросу о реорганизации ВЧК. В протоколе подробно прописывались функции и полномочия новых ведомств. Но первым пунктом был вопрос о некоей «известной рукописи», которая должна выйти в печати за границей не позже чем через две недели.

— Какая рукопись? При чем здесь рукопись? — проворчала Крупская.

Ленин не стал ничего объяснять, потребовал читать дальше. Потом Федор осторожно спросил у Бокия, о чем могла идти речь.

— Они хотят опозориться на весь мир. Наняли какого-то проходимца, он строчит под их диктовку чистосердечное признание. Собираются строить открытый процесс на грубой, бездарной фальшивке.

Глеб Иванович выпалил это сгоряча и тут же добавил:

— Ладно, не твое дело. Тебе лучше не знать.

Теперь Федор держал в руках как раз ту самую, уже опубликованную, рукопись и думал: «Не мое дело, лучше не знать».

— Вот, я тоже не смог читать эту чушь, — сказал Петька, — представь, как оно прозвучит на открытом международном процессе. Все знают, что Семенов — провокатор, чекист. Что эта несчастная юродивая Каплан никогда в партии социалистов революционеров не состояла и была слепа как крот. Что, когда убивали Володарского, мотор в машине заглох именно там, где дожидался убийца. И с юным поэтом Каннегисером тоже все как-то мутно, странно. Говорят, он стрелять вообще не умел, а Урицкого уложил на ходу, с первого выстрела.

— Хватит! — перебил Федор. — Мне это не интересно. Я об этом не знаю и знать не хочу.

— Все ты отлично знаешь и тебе очень даже интересно. Пойми, для большевиков открытый процесс станет политическим крахом. Они опозорятся перед всем миром. Они стоят на краю пропасти. Нужно помочь, лишь слегка подтолкнуть.

— Петька, лучше уйди. Вот, возьми двести марок и уходи, — пробормотал Федор.

У него заболела голова. Давно уж не болела так сильно. Петька отстранил его руку с деньгами и продолжал говорить, горячо, влажно дыша в ухо: