Небо над бездной

— Свобода и бессмертная душа суть одно и то же. Кто отказывается от свободы, теряет душу и становится машиной. Это всегда происходит добровольно. Даже в ад никого не тащат насильно. Всегда есть выбор. Но выбор — тяжкий груз, который способны принять на себя лишь избранные.

— Кем избранные?

— Э, дорогой, ты слишком много задаешь вопросов.

Он опять засмеялся. У него было отличное настроение. Он тепло, как родного, приветствовал официанта, который принес ужин из вагона ресторана. Расплачиваться пришлось, разумеется, Федору.

На тарелках дымилось рыбное филе в белом соусе, вареная картошка.

— Я заказал на свой вкус, надеюсь, ты не откажешься.

Федор сначала думал, что кусок в горло не полезет, но рыба оказалась удивительно вкусной. Он съел все, что было в тарелке, с удовольствием выпил жидкий сладкий чай.

Они вышли курить в коридор.

— Ну, а денег нищему эмигранту ты дал? — внезапно спросил князь.

— Нет.

— Почему? Ты что, жадный?

— Да. Я жадный.

— Слушай, хватит врать. У тебя это плохо получается. Кто к тебе приходил? Зачем приходил?

«Я рано расслабился. Он не отвяжется», — понял Федор.

— Тот, кому вы устроили расстройство желудка.

— Вот, наконец не врешь, — одобрительно кивнул князь. — Я знаю, кто приходил.

— Зачем тогда спрашиваете?

— Чтобы между нами не было недомолвок. Мы должны доверять друг другу. Гостя твоего зовут Петр Степаненко. Он сбежал из России в восемнадцатом году, его хотели расстрелять за воровство, но отпустили. Почему ты не сказал мне в кафе, что знаком с ним?

— Потому что он сильно изменился. Отощал, полысел. Я не узнал его в кафе.

— Что ему было нужно?

— Ну, вам же и так все известно, — Федор пожал плечами, — вы маг, провидец.

— Не паясничай, — строго сказал князь, — кто приходил, мне известно. Зачем, неизвестно. Он спрашивал обо мне?

— Он интересовался, чем болен Ленин, и предлагал мне выступить с публичным заявлением по этому поводу.

— Обо мне спрашивал?

— Он назвал вас абреком и спросил, кто вы такой.

— Что ты ответил?

— Ничего.

— Совсем ничего?

— Ну, я сказал, что это не его дело.

— И все? На этом разговор кончился?

— О вас мы больше не говорили. Речь шла о здоровье Ленина. Он требовал, чтобы я публично объявил Ленина недееспособным, сумасшедшим сифилитиком. Это была провокация.

— Как ты догадался?

— По глазам.

— Молодец. Ты не ошибся. У него глаза подлеца и провокатора. Ну, а теперь скажи мне, что, Ильич правда болен безнадежно?

— Он болен тяжело, но не безнадежно. Сифилиса у него нет. Маразма тоже.

— В России верят слухам о сифилисе?

— Не знаю. Я не интересуюсь слухами.

— Кто это придумал, как ты считаешь?

— Понятия не имею. Какая разница?

— И правда никакой. Мне жаль Старика. Он романтик, большое наивное дитя. Мы с ним сыграли много интересных шахматных партий.

— Кто выигрывал?

— Бывало по разному. Ильич — хороший игрок, с плохими я не играю. Скучно.

Князь замолчал, потушил папиросу. Проводил взглядом пару, которая прошла по коридору к вагону ресторану. Упитанный лысеющий блондин в модном пиджаке, столь узком в бедрах, что шлица сзади расходилась, непристойно выпячивался круглый зад. Спутница его, темноволосая стройная дама в кремовом шерстяном платье, на ходу нервно щелкала замком сумочки. Князь причмокнул и облизнулся, дама была хороша. Федор странным образом почувствовал, как князь мысленно приказывает ей обернуться. И она обернулась. Глаза князя подернулись маслянистой влагой. Дама заправила за ухо завитую короткую прядь и посмотрела на Федора.

— Ну, а загадку мою не забыл? — задумчиво спросил князь, когда пара исчезла за дверью тамбура. — Можешь сказать, кто из вождей в детстве пошутил, пустил свинью в синагогу? Как звали того маленького шалуна?

— Шалуна звали Коба.

Князь радостно засмеялся, хлопнул в ладоши.

— Молодец, правильно! Только Кобой он стал позже. Тогда его звали Сосо.

— Вы знали его в детстве?

— И в детстве, и в юности, и теперь знаю.

— С ним вы тоже играли в шахматы?

— Нет.

— Почему? Он плохой игрок?

Князь глухо рассмеялся, потрепал Федора по плечу.

— Сосо тебе не нравится. Тебе никто из них не нравится. Но ты им служишь.

— Я лечу Ленина. Я врач. Так сложилось, что он стал моим пациентом. Когда ему плохо и нужна помощь, я не думаю о том, что он вождь. Просто выполняю свою работу.

— А если станет плохо Сосо и помощь понадобится ему, тоже выполнишь свою работу?

— Да, конечно.

— Молодец. Честно выполнять свою работу — это почти свобода. Во всяком случае, это правильный выбор, добровольный и сознательный. А теперь тебе надо поспать. Ты слабый совсем. Вставать рано, день впереди тяжелый.

Федор не возражал. Ушел в купе. Князь остался курить в коридоре.

Растянувшись на мягком диване, Федор подумал, что князь вряд ли даст возможность ему поговорить наедине с доктором Крафтом. Отделаться от него будет нелегко.

«Куда он лезет? Зачем всюду сует свой нос? Кажется, ему заплатили достаточно, чтобы он выполнял работу без лишних вопросов. И вообще он очень утомительный человек».

Федор почти уснул, когда князь вошел в купе. Сквозь стук колес слышалась тихая возня, скрип дивана, какое-то монотонное невнятное бормотание.