Небо над бездной

— Выбора не было, — Соня пожала плечами, залпом допила остывший чай. — Михаил Владимирович тоже использовал препарат, когда не было выбора. Мальчик Ося и Лидия Петровна Миллер, прапрабабушка Макса. Два человека, которых удалось спасти. Сколько было еще удачных и неудачных опытов, пока никто не знает.

— Что вы собираетесь делать дальше?

— Останусь здесь, с Федором Федоровичем. Он поправится, и тогда сразу полечу в этот ваш Вуду-Шамбальск.

Она так уверенно произнесла: «Он поправится», что у Кольта от волнения заболел живот. Подобное случалось с ним очень давно, в детстве, накануне годовых контрольных.

— Соня, у нас теперь есть препарат, — простонал он и прижал ладони к животу, — есть препарат, и значит, не надо тратить время на поиски? В любую минуту я могу, — он судорожно сглотнул, сморщился, — могу получить свою дозу?

— Нет, Петр Борисович, не можете.

— Почему?

— Видите ли, дело в том, что Макс… — она прикусила губу, стала доставать сигарету.

Руки у нее задрожали, она выронила пачку. Савельев поднял, дал ей прикурить.

— Ну, не молчите, пожалуйста! — взмолился Кольт.

— В склянке, которую передал Макс, была только одна доза, — быстро проговорила Соня, стараясь не глядеть в глаза Петру Борисовичу.

— Только одна доза, — повторил Кольт и скорчился, сложился вдвое от резкой боли.

— Что с вами? — тревожно спросил Савельев.

— Ничего. Не обращайте внимания. Сейчас пройдет. Значит, препарата опять нет, и надо начинать все сначала. Но вы уверены, что старик выживет? Уверены?

— Давайте не будем это обсуждать, от нас теперь уж ничего не зависит, а вам нужно срочно лечь, — сказала Соня.

Петр Борисович сам не заметил, как оказался в гостиной на диване, проглотил из рук Савельева пару таблеток. Соня накрыла его пледом и ушла в спальню к старику.

Глава восьмая

Москва, 1922

В кабинете Бокия на письменном столе были разложены листы бумаги, исписанные невозможно мелким почерком. Федор склонился над столом с лупой в руке. Молчание длилось уже минут двадцать. Глеб Иванович курил, сидя на подоконнике, и наблюдал за Федором.

— Все равно не верю, — произнес наконец Федор и аккуратно сложил листки в стопку.

— Перестань, ты прекрасно понимаешь, что это правда. Показания самой Элизабет Рюген, добытые нашим агентом и записанные с ее слов.

— Каким агентом?

— О, агент весьма ценный, незаменимый, — Бокий весело подмигнул, — оперативный псевдоним Консолор.

Агапкин нахмурился, вспоминая перевод латинского слова. Он знал, что разговор не продолжится, пока эта маленькая задачка не будет решена. Глеб Иванович обожал озадачивать и ждал ответа, как строгий экзаменатор.

— Утешитель, — сердито выпалил Федор, — могу представить, что это за утешение.

— Можешь представить? О, вряд ли. Он такой искусник, дамы в его присутствии млеют, сходят с ума от нежности.

Бокий забавлялся, у него было отличное настроение, и Федор не мог понять, чем так развеселило начальника спецотдела донесение агента Утешителя. Вряд ли он стал бы радоваться очередной порции компромата на Таню. Федору казалось, что в донесении нет загадок. Все чудовищно просто. Смертный приговор Даниловой Татьяне Михайловне, и ничего больше.

В отличие от многих своих коллег Бокий не был кровожаден. Недавно созданный по распоряжению Ленина спецотдел занимался шифровальным делом, разработкой и применением техники в разведке и контрразведке. Эта служба не использовалась ни при арестах, ни в следственных мероприятиях.

Глеб Иванович любил сложные интеллектуальные игры. Сутками мог колдовать, придумывая и взламывая хитрейшие шифры. Революционное переустройство мира было для него тоже чем-то вроде головоломки, самой увлекательной из всех возможных.

Бокий долго молчал, с удовольствием наблюдая, как нервничает Федор, но все-таки сжалился.

— Видишь ли, муж Элизабет старше нее на двадцать лет. Отто Рудольф Рюген, норвежский ученый физик, друг Нансена, умнейший, добрейший старик, а главное, весьма богатый. Правда, есть одна проблема, вроде бы ерундовая, но для семейной жизни такая мелочь становится роковой.

— Глеб Иванович, при чем здесь Таня? — раздраженно перебил Агапкин. — Вы занимаетесь этим Рюгеном, подложили в постель к его молодой жене своего искусника-утешителя, но Таня при чем?

— Молодец, — Бокий кивнул и улыбнулся, — схватываешь на лету. Таня была бы совершенно ни при чем, если бы Элизабет не захотела сделать доброе дело. А как известно, нет доброго дела, которое осталось бы безнаказанным. Особенно когда за него взялась такая вертихвостка, как Элизабет. Правда, наказана будет не она, и это, конечно, несправедливо. Но в нашем бренном мире справедливости мало, если она вообще существует.

— Это единственный экземпляр? — мрачно спросил Агапкин.

Он все еще держал в руках тонкую стопку.

— Пока да. Это сверхсекретная информация, я решил не отдавать машинистке, — он наконец соизволил взглянуть в глаза Агапкину и медленно, четко произнес: — Нет, Федя, даже не думай.