Небо над бездной

— Я не держу ее, она может лететь в Вуду-Шамбальск хоть завтра. Но есть проблема. Я, хотя и начал передвигаться сам, но пока вряд ли могу обойтись без посторонней помощи. Капитану сиделке больше доверять не стоит. Пускать сюда нового человека совсем не хочется.

— Не вижу проблемы. С тобой останется Савельев.

— Ни в коем случае. Савельев полетит с ней.

— С какой стати? Я дам ей отличную охрану.

— Савельев полетит с ней, — повторил старик, — а здесь, со мной, останется Зубов. Ты будешь приезжать. Я уже не такой беспомощный, нет нужды в круглосуточном дежурстве.

— У них роман, что ли? — спросил Кольт небрежно.

— Молодец, — усмехнулся старик, — снизошел, небожитель, обратил свое державное внимание на простых смертных.

— У тебя обо мне какое-то пошлое, стереотипное представление. Ну, так что там у них?

— Роман. Только они сами пока об этом не догадываются.

— Он женат?

— Был. Развелся год назад. Ладно, это не наше дело. Ты вот лучше объясни, почему в тот день, когда у меня случился приступ, ты приехал так поздно?

— А ты бы хотел, чтобы я приехал раньше?

— Конечно. Что же тебя задержало?

— Переговоры с Тамерлановым.

— Вот это интересно. Давай рассказывай.

— Он предлагает вкладывать деньги в ПОЧЦ.

— Куда?

— В Партию общечеловеческих ценностей. Решил бороться за нравственность. На самом деле хочет иметь новое парламентское лобби.

Агапкин слушал, не перебивая. В конце рассказа Кольту удалось довольно живо описать, как странно, непроизвольно шевелилось лицо губернатора. Он даже попытался изобразить нечто в этом роде, сморщился, задвигал бровями, челюстями, надул щеки, энергично вытянул и втянул губы.

Старик резко одернул его.

— Прекрати! Никогда так больше не делай!

— Почему? Разве у меня плохо получается?

— У тебя получается слишком хорошо, — сказал старик, — это странно, потому что с тобой еще по настоящему не работали.

Петр Борисович не услышал. Он смеялся. Маленький актерский этюд окончательно взбодрил и развеселил его. Физиономические метаморфозы, так напугавшие его во время переговоров, теперь казались уморительным и безобидным клоунским кривлянием, а то, что произошло на кухне, — результатом нервного переутомления, и только. Кольт смеялся, дергался от смеха, стал икать.

— Прекрати! — испуганно крикнул старик.

Кольт махнул рукой, засмеялся громче. Старик вцепился в подлокотники, медленно поднялся, держась за спинку кресла, за край письменного стола, сделал несколько шагов.

— Эй, ты куда? — давясь смехом, спросил Кольт. Вид ковыляющего старика в черной шапочке и сине-белых кроссовках показался ему настолько потешным, что он чуть не задохнулся от смеха. Агапкин, пыхтя, добрался до буфета, налил воды в стакан и плеснул Кольту в лицо.

Петр Борисович вздрогнул, фыркнул, перестал смеяться, но продолжал икать. Старик вытер ему лицо платком, остаток воды насильно влил в рот и только после этого вернулся в кресло.

— Что ты себе позволяешь? — хрипло спросил Кольт.

— Плохо дело, Петр, — жестко произнес Агапкин. — Сколько времени ты проводишь в Интернете, читая гадости о самом себе?

— Да нисколько, я больше не занимаюсь этим.

— Врешь. Тебя тянет туда, каждый день, полчаса, а то и час, ты бродишь по виртуальному террариуму и даешь себя кусать разным ядовитым гадам. Это превратилось для тебя в тайный ритуал.

— Ерунда, просто я устал.

— Еще бы, конечно, устал. Ты, Петр, подсел на эту пакость. Они все рассчитали правильно. Многие годы ты старался держаться в тени. Скромником тебя не назовешь, скромник не сумел бы нажить такое состояние. Ты тщательно оберегаешь свою личную жизнь от посторонних глаз, хотя в ней нет ничего ужасного, ничего, что нужно скрывать. Ты относишься к своей репутации весьма трепетно. Тебе небезразлично мнение окружающих, оно волнует тебя, твоя самооценка чрезвычайно зависит от того, что о тебе говорят, пишут, думают. Хотя ты пытаешься это скрыть, играешь в независимость. Ты заглотнул их наживку, Петр.

— Что значит — заглотнул? — раздраженно перебил Кольт. — Ты понимаешь, какую ахинею несешь?

— Видишь, даже обсуждать неловко. А предпринимать что-либо совсем уж стыдно, недостойно умного, сильного, свободного человека. В итоге ты тихо, незаметно разрушаешься, не можешь ничего изменить и поделиться с кем-то своей тайной бедой. Ты с ней один на один. Падает, падает твоя самооценка, ты становишься все уязвимей. У тебя то депрессия, то истерика. Ты теряешь себя, рискуешь превратиться в марионетку вроде Тамерланова.

— Так и знал, что скажешь это, — Кольт оскалился, — только я не верю. Ну да, я изредка почитываю ради смеха всякие глупости о себе, в этом нет никакой патологии, ничего страшного со мной не случится. Никто меня не кусает, гипнозу я не подвергаюсь, пью мало и только хороший коньяк. Я в полном порядке и хочу получить свою дозу как можно скорее.

— Тамерланов тоже уверен, что он в полном порядке, — проворчал старик, — и тоже хочет получить свою дозу.

— Что? — выдохнул Кольт и вскочил с кресла. — Он знает? Откуда?