Небо над бездной

— Вам грустно расставаться с дедушкой, — сказал Зубов, — вы можете навещать его как угодно часто. Но жить здесь, с ним, постоянно вы не можете, верно?

Она опять кивнула.

— Чем вы станете тут заниматься? — продолжил Кольт. — Вы умрете со скуки. Выстроить здесь для вас новую лабораторию я уже не сумею. Да и что толку? Препарата нет. Единственный шанс — степь, развалины.

Разговор пошел по второму, по третьему кругу. Несколько раз выходили курить на открытую веранду. Ветер бил в лицо, гасил зажигалки. Кольт удалился в туалет.

— Зачем тратить столько слов? Я же не сказала нет, — тихо заметила Соня, оставшись наедине с Зубовым.

— Но и согласия своего вы никак не выразили.

— Разве? Я же все время кивала.

— Сонечка, вы только не обижайтесь, может, вам нужна помощь психолога?

— Ага. Психиатра. Я, разумеется, свихнулась после всех приключений.

— Так и знал, что обидитесь. Ну, ладно, простите. А как насчет отдыха на теплом море? Канарские острова, Тенерифе. Вы же нигде не бывали.

— Отличная идея. Петр Борисович оплатит. Это будет очередной аванс, в счет будущих побед.

— Перестаньте, очнитесь, вы как будто под гипнозом, вы похожи на унылую сомнамбулу. Ну, что они с вами сделали, Соня, что?

— Интересно, а бывают веселые сомнамбулы? — спросила Соня и подумала: «Хотела бы я сама понять, что они со мной сделали. Да, конечно, вначале они меня усыпили, вкололи какую-то дрянь, но с тех пор прошло много времени, и потом уж никто пальцем не тронул. Разве что доктор Макс считал пульс и стукал по коленкам».

— Соня, у вас депрессия. Вам нужно как-то встряхнуться, начать жить и работать, — сказал Зубов, тревожно глядя ей в глаза.

— Иван Анатольевич, не волнуйтесь, я справлюсь, — она заставила себя улыбнуться. — Просто мне действительно тяжело расставаться с дедом. Все-таки ему девяносто.

— А вот у нас и третий замечательный довод, — послышался позади бодрый голос Кольта.

«Те, кто похитил меня, тоже приводили этот довод», — хотела сказать Соня, но промолчала.

В Москву из Гамбурга летели втроем. Кольт спал. Зубов сидел рядом с Соней, пытался разговорить ее, но не сумел и хмуро уткнулся в газету.

«Бедняга, он устал от меня. А как я от себя самой устала, словами не выразить», — подумала Соня, глядя в темный иллюминатор.

— Сколько дней вам нужно, чтобы прийти в себя? — спросил Зубов на прощанье возле двери ее московской квартиры.

— Не знаю.

— А кто знает?

— Никто.

— Ладно. Сегодня пятница. Я позвоню вам в понедельник.

Больше всего на свете ей хотелось, чтобы ее оставили в покое. И вот он, долгожданный покой. Пустая тихая квартира. На кухонном столе записка.

«Ура! Утвердили на роль вертухая (со словами!!!) в ист. сериале про репрессии. Лечу на Соловки. Авось прославлюсь (если не сопьюсь). Целую тебя нежно, люблю очень. Твой Нолик».

Школьный дружок, верный Арнольд, часто приходил сюда, возможно даже ночевал, и тщательно вылизал квартиру, что было совсем на него не похоже. Большего неряхи и разгильдяя Соня в жизни не встречала.

«Может, выйти за него замуж? — подумала Соня. — Он будет любить меня очень, целовать нежно. Чистота и порядок говорят сами за себя. Они просто кричат о глубоких и серьезных чувствах Нолика. Он ради меня готов жертвовать собой. Что же мне еще нужно? В тридцать лет пора уж иметь семью, родить ребенка. Я вполне могу вернуться в свой НИИ, работать над докторской. Все материалы готовы, остается только сесть и писать. Мы с Ноликом хорошая пара. Он актер, я ученая дама, биолог. У нас должен получиться удивительный ребенок, если, конечно, Нолик пить не будет».

Перед глазами замелькал ряд идиллических картинок. Круглая добродушная физиономия Нолика в тот волшебный миг, когда она скажет ему: все, Арнольд, я решилась, мы женимся. Сама эта женитьба, застолье в каком-нибудь дешевом ресторане на окраине. Крики «горько», салат оливье и заветренная буженина. Пунцовые щеки и поджатые губы Раисы Андреевны, мамы Нолика. Вот уж кто Соню никогда не полюбит. Впрочем, это пустяки. Главное — сам Нолик. Разве плохо будет жить с ним под одной крышей, спать в одной постели? А потом придет счастье, Арнольдович или Арнольдовна, гениальный обожаемый младенец, не важно, какого пола.

Соня довольно ясно представила себе все, кроме самого главного — ребенка. Вместо трогательного детского плача она услышала крики чаек, плеск волн и мгновенно почувствовала такой холод, что пришлось достать из шкафа второе одеяло.

«Вы не сумеете вернуться в мир профанов. Вы слишком много знаете о жизни, чтобы просто жить. Хотите вы или нет, но вы уже с нами. Вы одна из нас. Все это замечательно изобразил господин Гете в „Фаусте“, перечитайте на досуге».

Соня повернулась к стене, уткнулась в подушку, но в полной темноте, сквозь сжатые веки, все равно видела лицо Эммануила Хота, узкое, темное, изрытое оспинами. Древний магический прием — вырезание следа из земли. Овальный кусок глинозема — вот что такое лицо Хота.