Небо падших

Братеевские рулады сначала переводила француженка, изъяснявшаяся по-русски с акцентом говорящей вороны. Катерина, скромно стоявшая за моей спиной, подсказывала ей недостающие слова и исправляла совсем уж чудовищные ошибки. Наконец ворона каркнула и безнадежно запуталась в авиационной терминологии. Она растерянно улыбнулась, надула щеки и издала звук, означающий у французов полное бессилие перед коварством судьбы. Мы обычно в подобных случаях чешем затылок или задницу.

Катерина вышла из-за моей спины и решительно взяла дело в свои руки.

– Это правда, что у вас не поощряется частный капитал в области высоких технологий? – спросил министр, кивая на роскошный стенд новых разработок «Аэрофонда», стоивший мне страшенных денег.

– Ну что вы, господин министр! – улыбчиво возразил Братеев. – Вот перед вами владелец абсолютно частной авиационной фирмы. Господину Шарманову нет и тридцати… Прямо, можно сказать, со студенческой скамьи – в большой авиационный бизнес… И мы, конечно, помогаем ему, чем можем!

Два года назад, когда мой первый самолетик поставил мировой рекорд, этот невыкорчеванный пень застоя орал про меня на всероссийском совещании:

«Шарманов ничего не понимает в авиации! Недоучка…» Он и теперь, хорек, намекнул министру на мое незаконченное высшее, которое все равно лучше его партшколы, как живой член лучше резинового!

– Господин министр, – вмешался я, особым выражением глаз давая Катьке понять, что если хоть одно слово из моего выступления пропадет, я проеду по ней асфальтовым катком, а потом запечатаю в пластик.

Министр и вся свита уставились на меня с интересом, и, как по команде, полдюжины операторов развернули в мою сторону свои камеры, одетые в специальные чехлы, словно таксы на прогулке.

Лицо Братеева застыло в ненавидящей улыбке.

– Господин министр, – продолжал я, – наши российские чиновники изобрели уникальный способ помощи частному капиталу. Я называю это методом протянутой руки…

Катерина переводила. Министр благосклонно кивал, а следом за ним кивала и вся свита. Братеев от неожиданности засветился гордостью строгого отца за своего смышленого сына.

– Эта рука, – объяснил я, – протягивается, конечно же, не для помощи, а за взяткой. И если предприниматель тут же не вкладывает в эту руку пачку долларов, то его бизнес обречен…

Братеев предынсультно покоричневел. Министр, выслушав виртуозный Катькин перевод, тепло засмеялся, убедившись в том, что источники благосостояния французских и российских чиновников в принципе ничем не отличаются. И вся свита покатилась со смеху. Журналисты взвыли от восторга и тут же начали бормотать в диктофоны комментарии к моему скандальному заявлению.

Тем временем министр вдруг погосударственел и произнес коротенькую речь о том, что Россия только выиграет, если во всех сферах ее экономики будет присутствовать частный капитал, а представители нового поколения, лишенные предрассудков и предубеждений коммунистической эпохи, энергично возьмутся за дело.

Катерина, переводя, успевала строить глазки своему бывшему однокласснику, не забывая проверять мою реакцию на это. А я вдруг подумал о том, что, возможно, министр со своим сынком происходят от какого-нибудь донского казака, завалившего в 1813 году молоденькую вольтерьянку. Ничего удивительного. По семейным преданиям, я сам происхожу от пленного французского улана, который, узнав поближе русских женщин, воскликнул «Шарман!» – и навсегда остался в России. Кстати, почти все журналисты обыграли потом в своих репортажах французский смысл моей фамилии.

Я ликовал. Мой дерзкий ответ обошел все телевизионные программы и газеты. Попутно комментаторы объяснили общественности, что такое «Аэрофонд», кто такой Шарманов и почему министр транспорта Французской Республики, личный друг президента, оказался у выставочного стенда молодого российского бизнесмена. Видела бы меня моя мама, всю жизнь просидевшая в своем Арзамасе-16, засекреченном до неузнаваемости. Слышал бы это мой папа, талантливый конструктор крылатых ракет. Он мог бы стать вторым Королевым, но всю свою творческую энергию потратил на семейное строительство. Теперь папусик в четвертый раз воздвиг брачные чертоги, а его сын моложе моей дочери. Вероятно, и Татьяна, лежа в постели с каскадером, имела возможность на Майорке порадоваться за своего супруга.

В каминном зале арендованного шале я с упоением по десятому разу просматривал записанный на видеопленку триумф знаменитого русского авиатора Шарманова, а Катерина бесилась. Еще бы. Как она все тонко рассчитала! Так изящно свалить от меня: министерский сынок, когда-то сидевший с ней за одной партой, ложится с ней в одну постель. А уж как она умеет привязывать к себе мужиков двойным морским узлом, мне известно. Потом я, как сявка, умолял бы ее поспособствовать развитию совместного франко-российского авиабизнеса, а она бы наслаждалась моим унижением!