Небо. Парашют. Юноша

Я обернулась – ко мне стремительно приближался секс-символ отечественного парашютизма Калинин Кирилл. Правда, в тот момент он выглядел скорее как жертва марафонских гонок: волосы стоят дыбом, глаза выпучены.

– Саня! Не делай этого! Только не сама! – надрывался он.

Я могла, облегченно вздохнув, ответить: «Хорошо, не буду» – и с чистой совестью обмякнуть в его сочувственных объятиях. Но не для того я проделала такой путь, чтобы с легкостью покориться обстоятельствам, которые в иной момент моей парашютной «карьеры» показались бы мне спасительными.

Должно быть, более эффектного поступка я не совершала еще в жизни. Если, конечно, не брать в расчет тот случай, когда пару лет назад я на спор пыталась соблазнить своего начальника, Максима Леонидовича Степашкина, и заявилась в его кабинет в костюме секси-медсестрички. Шеф был трезв, и фокус не удался. В итоге я чуть не лишилась работы, а бедный Степашкин – аппетита.

К чему я все это?

Ах да… Но все равно я выглядела по меньшей мере круто, как ангел Чарли из одноименного кинофильма. Такая лихость мне отнюдь не свойственна, но меня довели, понимаете?

– Стой, где стоишь! – срывающимся от волнения голосом я выкрикнула эту коронную фразу киношных самоубийц. – Раз… Два… Три…

На счет «три» адепты парашютизма обычно со счастливым «аааааа!» срываются вниз, но я так и осталась тупо стоять на краю скалы. Мои ноги словно приросли к камням, и сдвинуть меня с места не могла никакая сила. Наверное, в этом и состоит животный инстинкт самосохранения – сама-то я готова была рискнуть, но мое тело отчаянно цеплялось за жизнь.

Сзади послышалось снисходительное фырканье – я стояла к Калинину спиной, но готова была поклясться, что его темные, четко очерченные, как у южной красавицы, губы искривились в презрительной ухмылочке.

– Ну что, попрыгунья, снимай парашют и идем ужинать, – сказал он.

– Ни фига, – мрачно отозвалась я, – я решила это сделать и сделаю.

– Сань, ну что за детский сад? Я пока гнался за тобой, как раз об этом думал. Ты права. Этот спорт не для всех. И если это не доставляет тебе удовольствия, то незачем и пытаться. Это не значит, что ты чем-то хуже меня или Инги. Просто каждому свое.

Я недоверчиво обернулась – с каких это пор Калинин-младший стал таким рассудительным?

Он сидел на том самом бревне, с которого я поднялась несколько минут назад в мрачной решимости покорить пугающую высоту.

– И Денис мне то же самое говорил… – продолжил он.

«Все понятно, – усмехнулась я, – он так сладкоголосо поет со слов старшего брата. А сам считает совсем по-другому. Это Денис, сжалившись надо мной, подговорил его выдать мне этот проникновенный монолог!»

– Саня, поверь мне, мое отношение к тебе не изменилось. Я по-прежнему считаю тебя… очаровательной и все такое…

– И все такое? – с грустной насмешкой переспросила я. Неужели он сам не понимает, насколько неубедительно прозвучали его слова?

Думаю, если бы Калинин промолчал, я бы так и не предприняла бы ничего. Но это «и все такое» сделало свое дело, и опять я стала жертвой собственной импульсивности. Честно говоря, я плохо соображала, что творю. С громогласным «ну и пожалуйста» я отвернулась от Калинина, еще на мгновение задержалась над пропастью и, зажав в правой руке вытяжной парашют, полетела вниз. Вот что интересно – впервые мне удалось не орать дурниной во время прыжка. Зато я явственно слышала удаляющийся крик Кирилла Калинина, содержание которого ничего хорошего не предвещало. Потому что кричал он:

– Дура-а-а-а-аааа!

* * *

Оставшиеся три итальянских дня я провела в хмельном угаре триумфатора. Кирилл и Инга, конечно, совершили еще по два прыжка, но от меня такой прыти никто не требовал, я и так была Маргаритой на этом балу.

Не могу сказать, что жест моего отчаяния был красивым. То есть само отделение от скалы удалось мне на славу (жаль, что на человеческой спине нет глаз, что бы я только не отдала за удовольствие видеть вытянувшуюся физиономию Кирилла), зато с приземлением были проблемы. Только когда я услышала спасительный хлопок раскрывшегося купола над моей головой, я вспомнила слова Инги о том, что площадка для приземления слишком мала и она едва не повисла на сосне. Но Инга-то – опытная парашютистка, она больше трехсот раз прыгала со скал. А для меня это был всего второй бейс-прыжок. Поэтому я только и могла тупо таращиться вниз, не понимая, где она вообще умудрилась найти площадку приземления, ведь подо мной были сплошные острые камни и деревья!

Хорошо, что мне вовремя вспомнилась лекция моего аэродромного инструктора дяди Гоши, который говорил, что в приземлении на дерево нет ничего страшного. Только если уж такое произошло, надо «целиться» в самый центр кроны, чтобы не пораниться об острые ветки. И закрыть руками лицо. Так я и поступила. Как ни странно, приземление мое было относительно мягким. И я уже готова была издать победный клич, когда вдруг поняла, что падение приостановлено, а ноги мои так и не коснулись земли.