Небо помнить будет (СИ)

— И это ужасно! Это чертовски паршиво! Это дерьмо! По воле небес всё сорвалось! — вскричал на всю церковь Кнут, задрав голову кверху и обвинительно тыча заряженным оружием в росписи под потолком. Дюмель молча смотрел на Брюннера и не шевелился. Ему было искренне жаль молодого офицера, но понимал, что действительно ничем не может ему помочь. — Он выжил! Эта мразь осталась жива! А война могла бы уже сегодня кончиться!

Бессильно зарычав, Кнут пошатнулся, прерывисто и шумно вздохнув, спрятал лицо в ладонях и сделал пару коротких шагов назад. Когда он вновь отнял руки от лица, его влажные от слез глаза были полны ненависти, а побелевшие сжатые губы тряслись. Вдруг он вытянул руку с пистолетом вперед и направил оружие на Констана. Сердце Дюмеля тяжело ухнуло, дыхание перехватило, в ушах запульсировало. Но он стоял, не шелохнувшись. Он верил, что Кнут не выстрелит.

— Развернись! Иди вперед! — закричал на Констана Брюннер, сжимая пистолет и тыча им в Дюмеля.

— Кнут, прошу… — голос Констана дрогнул.

Брюннер мотнул головой, не отводя испуганный и одновременно требовательный взор от священника. Тот медленно развернулся, закрыл глаза, молясь про себя, и медленно пошел в сторону алтаря, нагнув голову.

Кнут не пристрелит его в церкви. Он этого не сделает.

— Я жалею о многом… Я мог остаться в Германии, бросить всё и примкнуть к активистам Сопротивления, этим смелым людям, тогда, еще в тридцать девятом… — Громкий, дрожащий голос Брюннера эхом разносился по церкви. — Но меня вызвали на фронт. А история защитников Германии творилась без меня, пока я топтал бельгийскую и французскую землю. А я бы мог помочь, исправить ошибки. Мог бы! Но за них… за нас решили иначе… Всё зря. Простите, Констан… Прости…

Раздался выстрел. Дюмель, замерев, вздрогнул. Сзади послышался звук упавшего тела.

Констан развернулся и обомлел. На полу церкви между рядами лицом кверху, изогнувшись, лежал Кнут. В левом виске чернело входное пулевое отверстие, в котором набух темно-кровяной шарик. Голова повернута набок. Под ней растекалась лужица крови. Пуля прошла навылет. Взгляд Кнута застыл, зрачки не шевелились. Глаза еще были влажными.

Не чувствуя ног, Дюмель медленно, увязая во времени, направился к телу Брюннера, не сводя с него глаз, и поздно осознал, что к церкви приближается голос.

С улицы послышались торопливые шаги и окрики охранника Брюннера.

— Was ist passiert? Knut? Was zum Teufel…?

Юнгер показался на крыльце церкви и на секунду остолбенел, увидев на полу мертвого командира и остановившегося метрах в трех от него Констана. Замерший на входе Гельмут, буравя Дюмеля свирепым взглядом, вдруг заскрежетал зубами, пуская немецкие ругательства, и остервенело сдирал с плеча зацепившийся ремень, на котором висел пистолет-пулемет. Констан расширяющимися от страха глазами смотрел на фашиста, шевелил губами и мотал головой. Немец рычал, выплевывая в сторону Дюмеля проклятия. Констана с каждым новым мгновением поглощал леденящий кровь ужас.

Du warst es! Это не я! Du bist f"ur seinen Tod schuldig! Это был не я, он сам! Ich werde dich zerst"oren! Я не…

Раздались выстрелы. Короткая пулеметная очередь. Стрекотание, разнесшееся эхом по всей церкви.

Лицо Юнгера перекосило от ненависти. В руках он сжимал еще направленное на Дюмеля оружие, дуло которого секунду назад на короткий миг полыхнуло ярким огнем.

Констан почувствовал, словно его плечо и грудь прокололи каленым железным острием. С каждой новой секундой становилось обжигающе горячо. Он еще успел коснуться ладонью груди и почувствовать горячую жидкость, как в голове ударил колокол. Сознание взорвалось и стало пульсировать, ища способ покинуть тело. Дюмель пошатнулся, осел, завалившись в сторону, и рухнул на пол, тяжело и прерывисто дыша.

Перед глазами, остатками еще ясного сознания, он увидел свои руки. Одна дрожащая ладонь была в свежей ярко-красной крови. Его крови. Пальцами другой руки он слабо шевелил, поддерживая в себе жизнь, не давая телу не слушаться его. Очки сместились, искривляя волнующийся мир, и давили на переносицу. У него еще было несколько секунд, отведенных на прощание с этим миром. Сутана быстро пропиталась кровью и прилипла к телу. Пол окроплялся темно-красными пятнами. Он посмотрел перед собой и увидел силуэт тела Кнута, над которым склонилась вторая человеческая фигура.

Он слышал обрывки звуков, какие-то шорохи. Не было никаких картинок перед глазами. Лица любимых людей не всплывали в остатках памяти. Лексен, мать, отец — их словно не было. Жизнь не проносилась отрывками образов словно на карусели. Была одна только боль. Жгучая, въедающаяся, сворачивающая все мышцы боль.