Небо помнить будет (СИ)

— Мы должны доказать нашим государствам и друг другу, что связь между нашими враждующими народами может быть. — Прошептал Брюннер, приближаясь к Дюмелю.

Их взгляды скрестились. Оба стояли в полуметре друг от друга. Мыслями Констан унесся куда-то далеко. Предательское тело покрылось липким потом. В глазах Кнута отражался огонек лампы. Он нечасто, но шумно дышал через нос.

Я вынесу всё, Господи. Всё, что бы ни стал творить со мной этот немец. И даже не во имя Тебя. А в надежде, что своими страданиями искуплю боль за Лексена. В надежде, что, пострадав за него, я открою Тебе свою Любовь, искреннюю, чистую, большую, которой обожал его. Которую Ты доносил до людей на Земле. И Ты простишь его. И меня.

Сильный и грубый, внезапный толчок заставил Дюмеля вернуться в реальность: Кнут, вцепившись ему в плечи, опрокинул на заправленную постель и навалился на него сверху, низко склонившись, опираясь коленом о кровать. Констана охватил страх. Но он дал себе слово стойко выдержать все телесные терзания и не просить врага о помиловании. Он не поднял руки, не забил ногами, а смиренно вытянул ладони вдоль тела. В лицо ударило горечью от крепкого алкоголя и табака. Брюннер был похож на льва, чуявшего животный страх жертвы и готового вцепиться ей в глотку, чтобы остановить страдания. Дюмель видел каждый волосок в его щетине, каждую морщинку, скопившуюся у усталых глаз, тонкие красные сеточки лопнувших сосудов на глазных белках.

Прошло полминуты. Кнут изучал тело Констана, наклонив голову и следуя жадными глазами по его шее, груди, животу. Дюмель молча, безвольно лежал под ним и ждал чего угодно. В горле свербило. Он смотрел поверх бритой головы Брюннера на потолок.

— Я понял… Недавно понял. — Прошептал Кнут, оскалившись, и наклонил лицо к уху Дюмеля. Его спертое, горячее дыхание обожгло шею. Зрачки Констана расширились. Но он не шевельнулся.

— Вы одержимы дьяволом, преподобный. — Чуть громче произнес Брюннер и выдавил смешок. — По библейским канонам вам суждено гореть в аду. Констан.

Кнут развернул лицо на Дюмеля и всматривался в его черты. Тот не повернул голову, но ощущал на себе тяжелый и требовательный взор немца. Нет, он не поддастся…

— Ты хочешь сгореть в небе под солнцем — или в жгучих жерновах подземелья? — Кнут снял с левого плеча Констана свою крупную холодную ладонь и грубо сжал своими пальцами гладко выбритый подбородок Дюмеля. Голова фашиста наклонилась в одну сторону, затем в другую: он словно змей пытался гипнотизировать и подчинять — его хитрые глаза неотрывно смотрели на Констана. Дюмель смотрел в одну точку над головой. Краем зрения он видел этот взгляд, этот страшный взгляд. Но он дал себе слово, дал слово Богу, что стерпит и снесет всё что бы ни было.

— Говорите, это часть вашей души. Всё это. — Брюннер коротко обвел головой пространство комнаты. — Но произведи вскрытие, что увидят врачи? Где твоя душа? Констан? Ее нет…

Его шепот — как шорох сгнивших листьев, шелест рваных одеяний Смерти, шипение ползучих гадов.

— Где, Дюмель? Она упорхнула к небу — или была сожжена, украдена Сатаной еще при вашей жизни? При вашей-то жизни?..

Кнут разжал пальцы, отпуская подбородок Констана. Тот почувствовал пульсацию в тех местах, где его с силой сжимала крепкая ладонь.

Прошло несколько секунд. Кнут сверху смотрел на Дюмеля, возвышаясь над ним, нависая своим телом, и шумно, нервно дышал. Он чего-то ждал от него, Констана. Но что же… Что…

Дюмель немного отвел взгляд в сторону: глаза болели, увлажнились — он не моргал, слизистая стала сухой, картинка дрожала.

— Сопротивляйся! Ну! Почему ты не сопротивляешься! — Озлобленно выплюнул Кнут ему в лицо.

У Констана едва уловимо дрогнули губы.

Брюннер выдавил отчаянный короткий стон и со всей силы отвесил Дюмелю звонкую, больную пощечину.

Голова дернулась в сторону. Щека стремительно наливалась румянцем. Глаза смотрели в одну точку перед собой. В них собрались готовые скатиться слезинки.

Нет, Брюннер не дождется. Не увидит боль жертвы, потому что та еще не сломлена.

Ни единая слеза не упала на подушку.

Тяжело дыша от поражения, Брюннер слез с кровати и бессильно прислонился к столу. Повернувшись в сторону горевшей лампы, он остервенело, широким замахом руки столкнул ее на пол. Стекло звонко раскрошилось на мелкие осколки. Комната вмиг погрузилась в темноту с серыми тенями-силуэтами. Через мгновение послышался топот ног по комнате: темный, сгорбленный, пошатывающийся силуэт немца устремился в сторону двери. Еще через секунду она распахнулась, в ее проеме на недолгое время показался Кнут, а затем дверь с шумом захлопнулась.

Дождь за окном продолжал лить, барабаня по стеклу. Вскоре в комнату проник свет от мотоциклетной фары. Громко заурчал мотор. Световой луч, ненадолго прорезавший сумрак комнаты, вновь покинул ее. Рык удалялся. Брюннер выезжал из сада.

Констан продолжал лежать на постели и смотреть вверх. Щека горела. Он не поднял руку и не притронулся к ней.

Он позволил себе вздохнуть. Дыхание сорвалось и дрогнуло. В груди еще щемило.

Глава 16

Февраль 1943 г.