Небо принадлежит нам

Я открываю ноутбук и захожу в папку под названием «Анна». Здесь лежат бесчисленные письма, которые я писал Анне в течение последних двух лет, но так и не отправил. Некоторые из них просто пропитаны ядом: я называю ее стервой и шлюхой, убившей нашего сына; обвиняю ее в том, что она запретила продолжать лечение Джека в клинике Сладковского, в том, что собственная гордость была ей дороже здоровья нашего сына.

Я дрожу, но не от холода – от ошеломительного осознания того, как я убог и жалок. Все, на чем зиждилась моя вера, вдруг разлетелось в прах, как древний пергамент. Анна была права во всем, с самого начала. Она говорила, что Сладковский – шарлатан, что Нев – вовсе не тот, за кого себя выдает, а я проклинал ее за это, мешал с грязью, не желая, в силу своей самонадеянности, прислушаться к голосу разума. Моя гордыня, моя убежденность в том, что нет такой системы, которую нельзя было бы взломать, – даже если речь идет об организме моего сына – лишили меня способности мыслить трезво. Я так долго жил, ненавидя всех и вся, испытывая отвращение к целому миру, – и вдруг оказалось, что единственным, кого стоило ненавидеть и кто действительно заслуживал отвращения, был я сам.

Тема:

Отправлено: Пт. 12 мая 2017, 18:18

От: Роб Коутс

Кому: Анна Коутс

прошу прости меня. я знаю что не заслужил твоего прощения что я ужасно обращался и с тобой и с Джеком и мне стыдно, как же мне стыдно. прости меня анна

Лондонский глаз

мы наблюдали за закатом, и мне так хотелось рассказать тебе о рае, джек. жаль, что я этого не сделал. я просто растерялся, подумал, ты можешь неверно меня понять. а ты знал, куда ты скоро отправишься, джек? надеюсь, что нет. надеюсь, ты рисовал в своем воображении, как летишь сквозь ночь вместе со снеговиком. надеюсь, в зимнем воздухе было столько любви, что он от нее загустел, и вы плыли в нем, не боясь упасть.

2

Я лежу на диване в одних боксерах и смотрю какое-то американское ток-шоу. Теперь, когда я отказался от своего снотворного, я плохо засыпаю. Ворочаюсь в постели до рассвета с распухшей от мыслей головой. Я знал, что избавиться от зависимости за пару дней не получится, и был к этому готов. Но совершенной неожиданностью для меня стало то, что спина постоянно в испарине, кожа горит, будто изнутри в нее впились тысячи крошечных иголок, а сердце ведет себя, словно сломанный механизм: то замирает, то вдруг принимается стучать с утроенной силой.

Внезапно меня начинает бить озноб, и я натягиваю одеяло до самой шеи. Что же я натворил? Возможно, те обрывки воспоминаний, что гнездятся в моем мозге, – это лишь начало? А что, если в пьяном угаре я оскорбил Анну, наговорил ей мерзостей, которых она не заслужила? Ведь проснулся же я как-то утром с синяком на руке – и даже понятия не имел, откуда он взялся.

Но все это ничто по сравнению с тем, что я сделал Джеку. Человеческая плазма. Незапатентованные препараты. «Вопиющая преступная халатность». И теперь новый страх всю ночь не дает мне сомкнуть глаз: что, если Джек прожил бы дольше, не отвези я его к Сладковскому?