Нас перебрасывают на Донской фронт. Где-то там, в степях между Доном и Волгой, начинается великая битва за Сталинград.
Глава 5
Мы — гвардия!
Стоим мы неподалеку от речки Медведицы, что впадает в Дон, на относительно «тихом» участке фронта. И дела у нас пока небольшие — контролируем дороги за Доном, в меру сил препятствуя продвижению вражеских войск.
О нас не сообщают в сводках Совинформбюро, не пишут в газетах. И все-таки уничтоженные нами танки не выйдут к Дону, не прорвутся к Сталинграду.
Бои в городе не прекращаются ни на минуту. Они идут за каждую улицу, за каждый дом, за каждую пядь родной земли.
Сегодня нам особое задание: помочь бомбовым ударом стрелковой дивизии, отрезанной от основных сил. Мы тщательно изучаем обстановку по крупномасштабной карте — плану города. Вот этот дом занимают наши, вот этот — немцы, а рядом — половина у наших, половина у фашистов. И надо уничтожить фашистов, не задев своих.
Мой штурман Николай Ждановский летает давно. Еще до войны он был штурманом в отряде лесной авиации и еще тогда освоил точечное бомбометание, которое применялось для тушения лесных пожаров. С этим скромным, по-настоящему храбрым и не кичащимся своим умением человеком летать просто удовольствие. Все у него заранее рассчитано, все продумано. Вот и сейчас он точно выводит самолет в район нужной нам цели. Делаю круг для осмотра, затем захожу на цель. Самолет на боевом курсе. И пусть теперь рвутся снаряды, я не сверну с курса!
Так держать!
— Отваливай!
Круто разворачиваю самолет и успеваю заметить, как от взрыва наших фугасок обвалился угол дома. Со снижением, на повышенной скорости ухожу от неистового обстрела, веду самолет за Волгу, на свою территорию. На крыльях кое-где топорщатся лохмотья перкали. Да, придется технику клеить и штопать…
— Гляди! Гляди! — кричит Ждановский. — Эх, мастер! Хорош! Однако, хорош!
Я смотрю, куда показывает Ждановский, и на мгновение к сердцу подступает зависть: почему это делает другой, почему до этого не додумался я?
На светлом фоне предрассветного неба отчетливо виден самолет. Он легко и изящно выполняет фигуры высшего пилотажа. Одну за другой. Как на авиационном празднике в Тушино. Дымные шары разрывов и огни трассирующих пуль показались в это мгновение праздничным фейерверком. Наверно, подняли сейчас головы солдаты, стерли пот с закопченных лиц и их глаза озарились улыбками: «Вот дает!» Даже немцы, наверное, оторвавшись от прицелов, задрали головы в небо, пораженные дерзостью советского аса. А через секунду вновь обрушили на его самолет ожесточенный огонь зенитных орудий. А он, будто заколдованный, вертит себе «петли», «перевороты», «бочки».
— Однако, мастер! — вздыхает Николай.
Я завистливо отмалчиваюсь.
На КП командир полка распекает лейтенанта Герасимчука. Командир — за столом, Герасимчук перед ним, переминаясь с ноги на ногу и скромно опустив глаза. Одно ухо его мехового шлема задрано, другое опущено вниз. В эти минуты Герасимчук напоминает собой нашкодившего кутенка, который, хоть и понимает свою вину, готов в любую минуту огрызнуться и оскалить зубы.
— Отлично выполненное задание, лейтенант Герасимчук, еще не повод к неоправданному риску!
— Товарищ командир! — вскипает Герасимчук. — Так они ж всю войну, гады, издевались над нами. Думают, что у нас и летчиков нет!..
— Вы советский летчик! Воздушное хулиганство…
— Так чтоб видели, гады! Чтоб знали!
— За нарушение воинской дисциплины, за воздушное хулиганство объявляю вам, лейтенант Герасимчук, пять суток ареста!
— Товарищ командир! Пять суток не летать?
— И рад бы тебя посадить для твоего же успокоения… — Командир полка вдруг озорно улыбается: — Только летать некому. — Встает из-за стола, притягивает к себе Герасимчука за ухо шлема и шепчет: — Жаль, должность не позволяет, а то бы я сам так сделал. Знай наших!
В другом углу штабной комнаты комиссар, прикрыв лицо широкой ладонью, вздрагивает от беззвучного смеха…
Войска Юго-Западного и Донского фронтов перешли в наступление, взломали передний край обороны противника и устремились вперед. Сутки спустя начали наступление войска Сталинградского фронта.