Небо цвета крови

«Корову жарят, сволочи», – подумал он тоскливо. Коровы на Умзале были большой редкостью, и в Бугере держали двух не для мяса, исключительно для молока, для малышни из яслей…

Время от времени к туше подходили люди, отрезали сверху прожарившиеся ломти мяса, тут же их съедали под спирт, употребляемый прямо из больничных колб. Славик отвернулся, чтобы не захлебнуться слюной.

И увидел…

Сначала он не понял, что увидел, непонятные какие-то скульптуры у больничной стены, по обе стороны от входа. Похожие на те, что ему доводилось видеть в музее атеизма, – странно, никогда здесь никаких скульптур не было…

Нет, наверное, он все понял с первого взгляда…

Просто мозг ни в какую не желал принимать увиденное и понятое.

Широко раскинув руки, у стены стояли люди. Двое. Мужчина и женщина. Полностью обнаженные.

Хотя кого он обманывал… Не просто стояли. Были приколочены к стене, Славик прекрасно видел гвозди-двухсотки, пробившие ладони и предплечья и загнутые вверх. Видел струйки крови, змеящиеся вниз по стене от ранок.

Головы распятых бессильно свешивались, лица были плохо видны, но женщину Славик сразу опознал, не часто встречаются женщины столь громадных размеров, а в Бугере так вообще была одна-единственная: Реслава Энгельсовна, директриса их школы…

Мужчина показался незнакомым.

Конвоиры заметили, куда уставился Славик. И остановились, перестали подталкивать. Полюбуйся, дескать.

Он не хотел, совершенно не хотел любоваться… Но и взгляд отвести не мог.

Впервые он видел голую женщину так близко. Картинки в имперских журнальчиках, чудом избежавших сожжения и бродящих по рукам у старшеклассников, не в счет. И подглядывание за купающимися девчонками не в счет, что там разглядишь издали…

Но никакого томления, возникавшего при перелистывании замусоленных журналов, Славик не ощутил при виде громадных грудей, свисающих на объемистый живот Реславы.

Директрису он не любил, а в иные моменты своей хулиганистой биографии так и попросту ненавидел. И желал порой, что скрывать, ей самых нехороших вещей… Но такого даже представить не мог.

К казненным нетвердыми шагами приблизился человек, судя по одежде – спецпереселенец. В одной руке он сжимал длинный нож с насаженным куском жареной говядины, в другой – факел. Даже не факел, просто пылающую с одного конца палку, выхваченную из костра.

Переселенец широко разинул рот и ополовинил порцию жаркого, энергично задвигал челюстями. И, не прекращая жевать, плотно прижал горящий конец палки к животу распятого мужчины.

Тот поднял голову и закричал. Голос был хриплый, сорванный, звучал уже не так громко, но Славик сообразил, чьи крики, перекрывающие шум и гам, не столь давно доносились до другого конца поселка.

Одновременно он узнал кричавшего мужчину. С запозданием, никогда не видел того без очков, без роскошной седой шевелюры и окладистой бороды. Сейчас очки исчезли, от бороды и шевелюры уцелели лишь клочки обгоревших волос.

Главврач их больнички, он же и хирург, и педиатр, и терапевт… В общем, негусто было в Бугере с медицинскими кадрами. Происходил доктор из недобитков – бывший столичный медик, сосланный сюда на перевоспитание. Перековываться не желал, на имя Всемирпрол не откликался, только на Бориса Максимовича. Жители терпели, никуда не сигнализировали, врач-то знающий, такого еще поискать, а болячки у всех случаются.

Спецпереселенец отправил в рот остаток мяса, приблизился к директрисе. Ткнул палкой и ее, но Реслава Энгельсовна не отреагировала, даже голова не дернулась. Бандит казался разочарованным: неужто жертва умерла и игра так быстро закончилась? – прижигал снова и снова, с тем же результатом. От костра ему посоветовали, куда тыкнуть, – посоветовали заплетающимся языком и словами, которым в школе не учат… Переселенец осклабился, несколько раз взмахнул успевшим погаснуть факелом – угли на конце палки вновь налились красным – и стал прилаживать его между ног директрисе. Резко запахло горелым волосом.

Славик сам шагнул к дверям, буквально потащив за собой конвоиров. – те не стали упираться. Ни вправо, ни влево он не смотрел, только перед собой – и увидел знамя, болтавшееся на какой-то кривоватой палке прямо над входом в больничку. Не красное, и не имперское, а двуцветное полотнище, не то бело-синее, не то желто-черное, в свете костра толком не разглядеть.

Его провели через регистратуру, разгромленную и заваленную награбленным барахлом, – здесь было темно, помещение освещали только отблески пылавшего на улице костра. Затем впихнули в смотровой кабинет, – в командный пункт грабителей по нынешним временам. Там, вокруг небольшого стола, заставленного выпивкой и закусками, столпились несколько человек. Главари… И в отличие от подчиненных, все до одного с оружием. Комнату освещали несколько свечей и пара керосиновых ламп, электричества в поселке и в самом деле не было.

– Во, шпиёна словили! – доложил пропитой голос из-за спины Славика.

– Да какой с него шпион, – укоризненно произнес один из стоявших у стола. – Обознались вы, ребятки… Отпустите его. И ступайте отсюда, не отсвечивайте.