Небо в алмазах

Попытка прорыва не удалась – ударом в челюсть Федя отбросил изобретателя на грязный пол подвального коридора… Сознание он не потерял, но все затуманилось, поплыло, как в замедленном кино… Вот Федор отбросил доску и распахнул дверь… Арсений выбежал и полез обниматься… Виктор крикнул что-то нецензурное, схватил за грудки хозяина дома и шмякнул его темечком о косяк…

Окончательно Ромашкин пришел в себя, когда Федор привязал его к стулу и нащупал в воротнике куртки что-то твердое.

– Смотри сюда, шеф! Здесь две горсти алмазов зашито. Это он, гнида, у нас воровал…

Совершенно машинально Ромашкин взглянул на будильник и заорал диким голосом – до взрыва оставалось чуть больше минуты.

Можно успеть! Надо только сообщить, как это отключается… Он собрался крикнуть: «Бомба», но Федя оказался проворней – на первом же слоге он впихнул в пасть Ромашкина четверть вафельного полотенца… А потому, что не надо орать! Федор считал, что лучше работать без крика и лишней крови – красиво и интеллигентно.

Ромашкин в последний раз оглядел комнату… Арсений лежал на кровати и мычал, приходя в себя… Виктор и Федор нависли над тумбочкой, вспарывая воротник куртки… Часы стояли на полочке и тикали.

На будильнике не было секундной стрелки и точное время определить невозможно. Непонятно, сколько осталось – десять секунд или двадцать?

* * *

Интуиция подсказала Шурику, что бомж, стоящий на крыльце, не совсем бомж. Раз у дома Арсения Хрекова собрались все участники событий, то по логике жизни должен был появиться и последний субъект – тот самый миллионер из Голландии с дурацким именем.

– Послушай, Сытин… Это Ван Гог?

– Ван Гольд!

– Какая разница? Важно, что он из Амстердама… Пора штурмовать, пока этот Ван не вмешался в дело. Лишний он тут в наших русских разборках… Приготовились!

Шурик выше прежнего поднял руку и через секунду дал отмашку с криком: «Вперед, орлы»!

Орлы вскочили с мест, и скрип отодвигаемых стульев слился с грохотом в доме Арсения.

Особняк подпрыгнул, но устоял… Изо всех окон первого этажа наружу полетели стекла, рамы, зановесочки… Входная дверь сорвалась с петель, ударилась в бомжа и вместе с ним спланировала на клумбу.

Когда все скатились вниз и прорвались к дому, на втором этаже послышался звон выбиваемых стекол. В решетку просунулось испуганное и счастливое лицо Оксаны:

– Я здесь! Я жду вас! Спасайте меня, Егор, спасайте…

Шурик попытался спуститься в подвал, Егор поскакал наверх, а все остальные сгрудились около вполне живого Пауля. Верочка и Анна стряхивали пылинки с ювелира, перевязывали платочками ссадины и говорили ласковые слова. Это было приятно, но счастье Ван Гольд испытал, когда к народу вышел Шурик Сухов:

– Все, ребята. Полный привет… Четыре трупешника внизу. Арсений, Виктор, Федор и еще кто-то к стулу привязанный.

– Ромашкин?

– На нем не написано… Там у них баки и трубочки. Или самогон гнали, или наркотики… Влип я по полной программе. Режиссера надо выпускать, а кого вместо него судить?

Самым счастливым был, пожалуй, Милан Другов. Он даже переспросил Шурика о состоянии Виктора и Федора. Ответ был грубый, но точный: «Мертвы! Мертвее не бывает»… Это счастье, когда такое слышишь о своих мучителях. Нет, по-христиански их жаль, а по-человечески – приятно.

Егор с Оксаной задержались наверху… Они спустились так чинно и торжественно, что хоть играй марш Мендельсона.

Эпилог

Новую пьесу читали прямо на сцене… Семен Маркович вчера утром вышел на свободу с чистой совестью и с кучей творческих планов.

Плохо побритый, еще пахнущий камерой, он ворвался в театр, собрал всех и объявил о двух новых постановках. Главную роль в первой пьесе должна была играть Верочка Заботина, а во второй – она же. И так будет всегда, пока театром руководит он – Семен Турищев!

Причина этого демарша была проста – перед освобождением Шурик Сухов сообщил, что это она, Верочка, почти два месяца, рискуя жизнью, искала настоящего убийцу. Без её подвигов сидеть бы режиссеру лет десять на Колыме… А еще Шурик поведал, что завел дело по квартирному мошенничеству. Вскоре ювелир Чуркин сядет, а Верочка получит назад свою комнатку на Арбате. Ту, в которой такой романтический вид из окна.

Это было вчера, а уже сегодня артисты читали по ролям новую пьесу. И не в кабинете Турищева, а прямо на сцене. И не усевшись в кружок, а в движении, находя правильные места для каждой реплики… Семен торопился! Надо успеть выдать шедевры, пока не остыла желтая пресса, смакуя его арест и освобождение.

В новых пьесах нашлись роли и для Марианны. В одной – бессловесная монашка в третьем акте, а в другой – служанка Верочки с парой фраз типа «Кушать подано».

Верочке повезло, что они репетировали не комедию. Смеяться ей совсем не хотелось… Пять дней назад, когда они покидали Красково, произошло то, чего она и боялась.

Сначала слинял Егор Зубков. Со слезами на глазах он заявил Оксане, что очень рад знакомству, но поедет к семье, которая скучает и вообще заждалась его… Хорош гусь! Поматросил и бросил. Одно слово – архивист…