Небо в алмазах (СИ)

Именно поэтому Фил не удивился Лизиным новостям о девушке лучшего друга, срок службы которого уже перевалил за полтора года. Саня вернется домой по весне. Кто же мог подумать, кто виноват, и кто же мог нагадать, что Ленка, в которую так рьяно влюбился Белов, загуляет? И какие там были причины, к чертовой бабушке, в которых никто особенно и не желал разбираться.

Вариантов с гулькин нос, если уж сам Пчёла, видавший многие компании, и водивший разнобойные знакомства, изрек многозначное «манекенщица», и советовал подзабить на это дело. Всё равно Саньку ничего не скажут, пока на службе, да и как шокировать пацана в армейке? Пусть себе охраняет государственные рубежи.

— И что Саньке-то сообщить теперь, раз пошла такая пьянка? Сашка там с ума сходит, ждёт же дембель, как Первомай, писал, что жениться собрался на ней.

— А что написать? Так, догадки, возомнили себя судьями!

— Не каждый день видишь такое резкое изменение, блин, я бы тоже подумал!

— Вдруг ждет его, плачет ночами, а Витя что-то не так услышал? И я глухомань…

— Глухая, мы же как-то ведём диалог? Прямо расследование затеяла, Холмс, короче, не зря на своем юрике в такую рано встаёшь!

— Да уж, с Холмсом меня ещё никто не сравнивал, но ты Ленку вспомни! Мальвина с вечно-опущенными глазами! Удивительно, как ко мне потянулась, за какие грехи её?

— Думаешь, что никто не знал тогда, почему у тебя дорога будет ровная? Ещё и платье ей сдарила, щедрый Буратино…

— От чистого сердца…

О единственной родственнице, прочно связывающей Лизу с Ленинградом, она мало кому рассказывала. Но такова людская молва. А в восемьдесят третьем ещё и выражались, что Чернова бросила подростка Пчёлкиной, не желая принимать на себя воспитание. Пересуды нужно было просто принять, а Павлова не желала быть белым клеймом на плечах и без того загруженной Ёлки.

— Правильно тебя тёть Валя отчитывала за ту тряпку!

— Качественная югославская тряпка, пусть мне не шло. Отдала и забыла.

— Бабский нюх сразу в оборот возьмет!

— Да что ж вы все меня тем платьем попрекаете! Не к лицу мне кислотный цвет!

— Перекрасили бы, если не идет…

— И тогда бы ни к селу, ни к городу! Ладно, не об этом разговор…

— Ясен пень, чего тебя беспокоит, — произнес Филатов, поддерживая Лизку за локоть. Она чуть не слетела с бордюра, по которому упрямо вышагивала, — но Косматому надо сказать про то, что узрели, он уж точно вызнает, а потом и обмозгуем, как Белому поведать. Так Пчёле и передай, если спорить опять придется.

— Главное, чтобы не сейчас спорить, — беседка была не так далека, и Лиза видела темный затылок Космоса, который он почесывал левой ладонью, изображая бурную мыслительную деятельность. Витя, сидевший рядом, подбрасывал свою черную любимую кепку вверх, и, кажется, был совершенно спокоен и беззаботен.

— Вам спорить — как с горы катиться!

— Валер, подожди… — Павлова решила ухитриться — в нескольких шагах остановила Филатова, и почти бесшумно подкралась к Холмогорову, лишая его возможности, лицезреть картину увядающей природы.

Космос разгадывал любимую девушку с первых нот. Такими пальчиками играть на каком-нибудь клавишном монстре, по образцу стоявшего в гостиной Холмогоровых инструмента. Однако музыку Лиза оставила после гибели родителей, и не помышляла о возвращении к детскому занятию.

После автокатастрофы руки Павловой были закованы в гипсовые повязки, лишая ее возможности заниматься чем-либо в принципе, а небольшой шрам на тыльной стороне ладони служил въедливым напоминанием. Ведь Лиза смотрела на собственные изломанные руки, и молча корила себя за то, что оказалась выжившей. Но раны худо-бедно затягиваются.

Космос удостоверился в этом лично. Сам же широко разинул рот от удивления, когда Лиза открыла крышку рояля Юрия Ростиславовича, и быстро прошлась по черно-белым клавишам ловкими пальцами. И Кос, крайне равнодушный к звучанию «коробки с грудой меди», воодушевленно накинулся на Лизу с медвежьими объятиями, прося сыграть ещё, впервые в жизни жалея, что отец-академик снова в командировке…

— Ну? Баранки гну, да, чудище? — не видя лица своей златовласки, Кос знал, что она улыбается во все тридцать два зуба. — Не слышу рокот космодрома?

— Пчёл, облава, хулиганы зрения лишают! — Космос и сам давно привык к таким проявлениям чувств Лизы. — Кепка, ты чё оглох? Фила, и ты туда же? Кидаете на растерзание?

— Идите вы оба, попугаи, — Витя надвинул на лоб кепку, — разорались, бля…

— Привет тебе от Софы, провожатый, — а Кос совсем расслабился, решив, что приятный полумрак — сплошное удовольствие. — Кос, приём?

— Молодца, маленькая, правильно с ним обращаешься, — поддержал Лизу Фил, запрыгивая на скамью рядом с Пчёлой, — а он балдеет, глядите…

— Иди уже сюда, налётчица, — Кос дождался, пока девушка войдет в беседку, и по обычаю сядет к нему на колени. — У-у-у-у, легавый! Боюсь, боюсь!

— Заболею и умру! Буду являться похмельной белочкой, — медленно, отчеканивая каждое слово, цедила Павлова, не скрывая, впрочем, своего озорства, — Пчёлкин, ты уже составил проект моего завещания?

— У Фильки на подписи! Печать осталось поставить! Боксёрскую!