Небо в огне

Его акцент был ужасен, однако тот, к кому он обращался, давно привык к невнятному говору собеседника. Ни единый мускул не дрогнул на лице бородача, но слова бритоголового явно задели его больше, чем он хотел показать, о чем свидетельствовали на мгновении сжавшиеся огромные кулачищи. Впрочем, бородач тут же взял себя в руки, и ответ его прозвучал столь же тихо, как и голос ромея:

— Отчего же? Если сейчас отвлечь внимание охраны, устроив, к примеру, драку в толпе, то, возможно, удастся подойти достаточно близко…

Ромей резко мотнул головой, на корню пресекая все рассуждения.

— Нет, Бурян. Нет, нет и еще раз нет. У нас нет права на еще одну ошибку. Их и без того уже слишком много.

— Ошибки? — в глазах бородатого сверкнул гнев. — Ипатий, ты в своем уме? Да предпринятого нами хватило бы, чтоб отправить на тот свет два десятка базилевсов!

Ромей бросил на него острый взгляд.

— Ты бы не особо расходился насчет светлейших особ, — молвил он холодно. — Будь мы в Константинополе, за такие слова ты мигом лишился бы языка, и не исключено, что вместе с головой. А на счет предпринятых нами… хм… мер… Раз ни одно покушение не увенчалось успехом, значит все они были недостаточны. И повторяю: на еще одну ошибку мы не имеем права. Если мы оплошаем и в этот раз, то просто-напросто… скажем так, перестанем представлять интерес для Империи.

Бурян оскалился, и покосился на стоящий у окна огромный самострел.

— Я все равно не понимаю… — пробурчал он. — Зачем ждать, когда мои люди наготове, да и сам я прямо сейчас, не сходя с места могу размозжить голову… князю.

Ипатий поглядел на него с презрительным интересом, чуть приподняв бровь.

— Да? — сказал он с усмешкой. — Ну, попробуй.

Бурян сорвался с места, будто сжатая пружина, в мгновение ока подхватил самострел. Рука уверенно легла на спусковую скобу, тупое рыло смертоносной машины уставилось в оконный проем. Бурян со свистом втянул воздух в легкие, на мгновение задержал дыхание, уцепившись за цель острым глазом опытного стрелка. Казалось, вот сейчас тяжелый болт со свистом сорвется с тетивы, и через мгновение там, на улице, выбритая голова окруженного охраной всадника лопнет, как перезрелая дыня…

Но что-то случилось. Бурян нахмурился, нервно зашарил самострелом, словно цель постоянно ускользала от него, потом с долгим судорожным выдохом опустил оружие.

— Не пойму… — пробормотал он. — Что-то не так… Я не могу удержать цель…

Лицо Ипатия выражало теперь откровенную насмешку.

— Не один я умею накладывать рассеивающие взор заклятия. Иначе все и в правду было бы очень просто. Не нужно было бы держать в толпе маститых убийц с кинжалами, задумываться о том, как подойти да как отойти… впрочем, последнее уже не столь важно. Нет, Бурян, ничего не выйдет. Не сейчас.

Бородач едва удержался, чтобы не отшвырнуть самострел. Чтобы взять себя в руки, ему потребовалось огромное усилие, но он все же совладал с собой, аккуратно поставил оружие в угол и вновь с каменным лицом уставился за окно…

Глава 2

Эй, малышня! Где Тишка?

— А кто его знает, недотепу мелкого… Опять, небось, потерялся…

Стайка ребятишек резво протискивалась сквозь толпу поближе к оцеплению. Самому старшему было не больше четырнадцати весен, но среди малышни он, понятное дело, чувствовал себя вожаком. А те, в свою очередь, смотрели ему в рот, готовые тут же исполнить все, что бы ни приказал старший товарищ, снизошедший до общение с ними, сопливыми. Тем более, что отец его состоял не где-нибудь, а в дворовых людях самого боярина Зареслава. И не важно, что простым конюхом — прочим ребятам, родителям которых приходилось добывать хлеб тяжкими трудами, таковое происхождение по молодости лет казалось чуть ли не княжеским.

— А ну-ка, сопляки, — гаркнул конюший сын, как сотник на смотру, — разыскать мне Тишку сей же миг!

Ребятня с готовностью заозиралась, кто-то подался назад сквозь толпу.

— Да вот он! — подал голос курносый кучерявый Севка, гончаров сын, вытягивая откуда то за шиворот тщедушного светленького мальчишечку лет десяти отроду. — А ну, Тишка, давай, поживее, тебя Лихой кличет.

Сына конюха звали Лихоцвет, но, понятное дело, такое не очень-то грозное имя ему было вовсе не по душе, поэтому своей ватаге он велел звать себя на разбойничий манер — «Лихой».

Мальчуган, которого называли Тишкой, был, пожалуй, самым младшим в компании, да к тому же еще и самым щуплым. Реденькие светлые волосенки давненько не видели гребня, большие серые глаза смотрели на старших товарищей с наивной простотой. Одежда Тишки — бедная, хоть и ладно сшитая, была покрыта изрядным слоем пыли, простые домотканые портки прохудились на коленях, лапотки давненько требовали починки, если не замены.

Мальчуган подошел к Лихому, глядя на «предводителя» вопрошающе и чуть испуганно. На худом личике в разводах грязи, застыла робкая улыбка.