Небо в огне

Чуть сереет небо. Рассвет. Я беспокойно ерзаю в кресле: «Где мы находимся? Как бы не встретиться с истребителями».

Евсеев, конечно, опит. Он это умеет делать «незаметно и классически»: уткнется локтями в коленки, подопрет подбородок ладонями и опит. Сзади смотреть - сидит прямо, бодрствует, а на самом-то деле находится в объятиях Морфея.

Дрожащим от зависти голосом хрипло произношу:

- Где мы? Скоро ли линия фронта? Штурман словно от удара в челюсть, вскидывает голову:

- А? Что? Линия фронта?…

Начинаю сердиться и сразу же чувствую, как меня покидает усталость.

- Да. Далеко ли линяя фронта? Евсеев для вида заглядывает в иллюминатор и, ткнув пальцем в планшетку, изрекает:

- Недалече…

Я подпрыгиваю в кресле. И это ответ штурмана? «Недалече».

- Что значит недалече?-кричу я. - А точнее?

Евсеев, ворча себе что-то под нос, снова проделывает ту же процедуру с иллюминатором и планшетом и, стараясь придать своему голосу как можно больше убедительности, докладывает:

- Под нами… Жиздра. Через восемь минут - линия франта.

Ну врет же! Нахально врет! У меня раздуваются ноздри. Сон как рукой сняло. И усталости нет, и боли в ушах.

«Значит, врать?! - кипячусь я. - Ну, погоди ж ты, я тебя проучу!»

Спрашиваю въедливо:

- Так уж ровно через восемь?

- Ну, не через восемь, так через восемь с (половиной или через девять…

- Угу! - только и Мог я оказать от возмущения.- Засекаю.

Штурман обиженно шмыгнул носом:

- Засекай…

Восемь минут душевного кипения.

Уже совсем рассвело, и, если мы все еще болтаемся в расположении врага, встречи с истребителями нам не миновать. А замки наших пулеметов смерзлись. Мороз - 30 градусов.

Ревниво слежу за стрелкой секундомера, завершающей последний круг. Стоп! Конец. Включаю переговорное устройство:

- Восемь минут прошло. Можно снижаться? Евсеев опасливо заглядывает в иллюминатор.

- Н-нет, - неуверенно бормочет он. - Подожди еще чуток… На всякий случай.

«Чуток, на всякий случай. Эх, Евсеев, Евсеев!» Наклоняюсь, чтобы достать карту, и в то же время пытливо всматриваюсь вниз. Земля просматривается хорошо, только выглядит все уж что-то очень мелко. Ах да! Ведь у нас высота-восемь километров.

- Ну что, можно? - спрашиваю опять.

- Еще чуток подожди.

Жду…

Леса, квадраты полей, населенные пункты. Река. Большой, в несколько пролетов железнодорожный мост. Что-то знакомое почудилось. Я еще не успел осознать - что, как острая догадка пронзила мозг. Не может быть! Вглядываюсь - точно-наш аэродром! А рядом - хорошо охраняемый крупнокалиберной зенитной артиллерией железнодорожный мост…

От неожиданности теряю дар речи. При нашей высоте нас запросто могут принять за фашистского разведчика, прилетевшего, в порядке военной хитрости, на советском трофейном самолете. Еще две-три минуты, и мы могли бы попасть в неприятное положение. Слева мост и зенитки, справа - запретная зона и опять зенитки. Уж, наверное, мы у них сейчас на прицеле…

Торопливо, рывком убираю обороты моторам, закрываю наглухо систему охлаждения и резко кладу машину в глубокую нисходящую спираль. Самолет камнем валится вниз.

Евсеев схватился за живот:

- Ой!…

Я знаю, - он терпеть не может резкого снижения, но что же поделаешь, я не виноват - сам привел.

Через круто опущенный нос машины с опасен и ем смотрю на землю: если откроют огонь - нам крышка. Сбить самолет на опирали-проще простого.

…А на земле в это время разыгралась следующая сцена.

Начальник штаба полка, выйдя после короткого сна по малой нужде из КП, услышал рокот моторов на большой высоте. «Кто бы это мог быть?-подумал он.-Все самолеты давно вернулись, летчики опят. Наверное, фриц!»

Запрокинул голову, разыскал в сером небе еле видную точку. «Высоко, ч-черт, забрался. Ну, конечно -же, фриц! «Ю-88», бомбардировщик. Ага, вот и моторы убрал, сейчас будет бомбить…»

Кинулся в КП к телефону, вызвал командира обороны моста:

- Алло! Что ж вы не стреляете? Фриц над нами! В трубке короткий смешок и потом мягкий с ленцой украинский говор:

- Та нет же, товарищ полковник, це наш.

- Какой там наш, открывайте огонь, «Ю-88» над нами!

- Та нет же, це «ИЛ-4»… Вин уже «а посадку иде-е-е…

Подполковник бросил трубку, выскочил из КП и в великом смущении полез пятерней к затылку:

- Срам-то какой! Надо же так опростоволоситься!

Насквозь промороженный и весь белый от еще не успевшего растаять инея, наш самолет, свалившись с «верхотуры», уже заканчивал пробег по травянистому аэродрому.

Начальник штаба, на лице которого было видно радостное изумление, встретил нас у входа в КП.

Я доложил о выполнении задания.

- Значит, прошли до Будапешта?!-удивленно переспросил он.- Ну, молодцы, ну, молодцы! Очень, очень рад за вас. Проходите.

На КП непривычно тихо. Нет шума, нет говора, нег шелеста карт. Пустые скамьи, пустые столы. Мы с Евсеевым упали на первую попавшуюся скамью. До чего же хорошо упереться локтями о стол и положить на ладони тяжелую голову!

Начальник штаба, смущенно улыбнувшись, сказал:

- А я тут на вас чуть зенитчиков не натравил, - и, устало моргнув покрасневшими веками, добавил: - Не вернулись три экипажа, в том числе и ваш. Мы вас не ждали, думали… конец.