Небо в огне

- Командир, не придумывай, - глухо сказал он из своей кабины. - Улетать нельзя. Этот дружок, видать, оборотистый. Улетим - всю вину на тебя свалит. Ночевать будем.

Ночевать так ночевать. Я выключил мотор. Итак, мы будем жить на этом островке, как робинзоны. Ведь не пойдешь же проситься в гости к комэске?

- Хорошо, что у нас продовольствие есть, - сказал я.

- Да, - уныло отозвался Архангельский, вылезая на крыло и с грустью рассматривая свои меховые унты. - Продовольствие есть, а вот калош нету. Дела...

Мы просидели в Тихвине трое суток, пока не расчистили себе для взлета узкую дорожку, добираясь сквозь толстый слой хлюпкого снега до песчаного грунта.

Перед самым вылетом узнали от прибежавшего Петровича новость: комэску сместили с должности и под конвоем отправили в Москву.

- Ну вот и разобрались! - сказал Кузьмич, потирая ладонью небритые щеки. Эх, капитан, капитан!..

Я - фанатик

Я пришел в столовую в подавленном состоянии духа. Погиб где-то под Клином мой старый друг, Саша Слесарев. Сбили, подожгли истребители. Жалко до слез. Еще в тридцатые годы мы инструкторили в Балашовской школе. Были в одном звене, спали в одной палатке. Хороший был человек. Прямодушный, добрый.

Сидел, ждал, когда подадут на стол, но официантка, наклонившись, шепнула мне на ухо:

- Вас просит к себе командир группы. Он здесь, в столовой, в другом зале.

Командир группы? Это ново. Все летные дела мы обычно решаем с комэской. Зачем я ему? Меньше всего сейчас хотелось вести разговоры с начальством. Все мне здесь надоело, все опротивело. Летаем по тылам, утюжим воздух и числимся в действующей армии. "Действующая". Действующая там, где погиб Слесарев...

Командир встретил меня приветливо. Поднялся, пожал руку и, усадив рядом с собой за стол, где уже стояли два прибора, достал из тумбочки графинчик с водкой.

Я неохотно выпил, поставил рюмку и, ловя вилкой соленые грибки, стал ждать, что скажет командир. Я уважал его. Он был славным человеком. Высокий, атлетического сложения, красивый, с крупными чертами лица и чуть вьющимися каштановыми волосами.

Начал он издалека. С высшей похвалой отозвавшись о моих летных способностях, намекнул на то, что на меня уже составлен наградной лист, что я тут на месте, и что во мне нуждаются, и даже хорошо говорят в Генеральном штабе.

Я слушал его, кивал головой и краснел.

Выпили еще. Слегка захмелев, он сказал наконец напрямик:

- Ты знаешь, тебя искали! Нашли у нас. И вот - шифровка. Читай.

Я взял листок. Там значилось: летчика такого-то, с получением сего, откомандировать в распоряжение АДД - штаба авиации дальнего действия. И все.

У меня екнуло сердце. Как перед прыжком с парашютом. Я хотел на войну? Вот она! Куда уж больше. Ночные бомбардировочные рейсы. Прожектора, зенитки, истребители...

Командир отодвинул тарелку, положил локти на стол и, наклонившись, заглянул мне в лицо:

- Вот: от-ко-мандировать. Понял? А можно и не откомандировывать. - Он выпрямился, наполнил рюмки. - Все-таки мы обслуживаем Генеральный, штаб. Словом, если хочешь остаться, а я этого желал бы, то мы сейчас выпьем с тобой по последней - и делу конец.

Я осторожно отодвинул свою рюмку.

- Не хочу вас обижать, товарищ командир, но... Раз зовут, значит...

Командир, расплескав водку, резким движением поставил рюмку и, откинувшись на стуле, посмотрел на меня с искренним удивлением.

- Не спеши. Не спеши с ответом. Подумай еще денька три...

- Нет, товарищ командир, я решил.

Он долго молчал, ожесточенно пиля ножом отбивную,

наконец не выдержал, брякнул об стол ножом, схватил рюмку:

- Черт с тобой, фанатик ты этакий! Давай. За твои успехи. Искренне и от всей души!

В штабе АДД меня спросили, на какой технике я желаю воевать - на отечественной или на американской?

Американские бомбардировщики?! Двухмоторные "БИ-25"? Хорошие машины. А что, полки на них уже укомплектованы? Нет? Надо еще ждать самолеты? Благодарю покорно. Лучше уж пошлите меня на отечественные.

И меня послали на самолет конструкции Ильюшина. Полк располагался под Москвой.

На вокзале, ожидая пригородного поезда, я вдруг увидел в толпе тщедушную фигурку знакомого летчика. Протолкался.

- Колька, Бобровский, ты? - Мы обнялись. - Ты куда? В сто сороковой? Да что ты?! Вот здорово! Значит, вместе.

- А я не один, - смешно морща курносый нос, сказал Бобровский. - Нас двенадцать человек. Да вот они К нам подошла целая компания. Все из ГВФ.

- Ба-а! Кого я вижу - Витька Кришталь! Салам алейкум, уртак! Ты из Ташкента? Вот встреча!

Бобровского я знаю по школе. Вместе инструкторили, Виктора - по Ташкенту. Он летал в санитарной авиации. Тоже маленького роста, худой, изящный, как девочка.

Поезд остановился у дощатой площадки, окруженной громадными соснами. Мы сошли молчаливой группой и остановились, чтобы осмотреться. Было тихо, сумрачно и неуютно. Кое-где вдоль заборов заколоченных дач еще лежали грязными кучами сугробы снега. Пахло сыростью и хвоей. Тревожно кричали грачи. Накрапывал дождь.

- Дождь, братцы, хорошая примета! - сказал кто-то. - Потопали, ребята.