- Товарищ командир, разрешите идти.
- Нет, погоди. - Командир полка встал и, подойдя к висевшей на стене карте, ткнул в нее пальцем.
- Вот здесь, в тридцати минутах полета от линии фронта, стоят сейчас эшелоны противника. Два - с солдатами, один - с боеприпасами. Их надо разбомбить. Понял?
"Интересно, - подумал я, - как же мы их ночью-то искать будем? И что, они будут нас ждать?" А вслух сказал:
- Понял.
Командир будто прочел мои мысли,
- Они не уйдут, потому что, во-первых, партизаны взорвали перед ними путь, ну и, во-вторых, потому что... ты ведь с вылетом не задержишься? Тебе вылетать... - он посмотрел на часы, - через сорок пять минут. Сейчас твой штурман получит задание и - в путь!
Я с недоумением посмотрел за окно. Стоял день. Светило солнце. Голубело весеннее небо.
- Да-да, к-конечно, - пробормотал я, чувствуя неприятный холодок на спине. - Я вылечу вовремя. Разрешите идти?
- Идите.
Я козырнул и вышел. Ноги у меня слегка заплетались. Я ничего не понимал. Полк был ночным, и вдруг... такая неожиданность! Посылают днем... Без сопровождения. Но ведь это же... Чуть только сунемся к линии фронта, и пожалуйста! - истребители тут как тут. У них пушки, а у нас... пулеметы.
Все остальное я проделал как во сне. Оделся, спустился, сел в машину, где меня ожидал экипаж.
Техник доложил о готовности материальной части. Заправка такая-то, бомбовая загрузка такая-то. Я выслушал его, дал экипажу команду: "Занять места!" - и полез по приставной лесенке на крыло.
Надел парашют, сел в пилотское кресло. Окинул взглядом приборную доску, которую летчики называют "иконостасом", пощупал рукоятки уборки шасси и управления моторами.
Самолет дышал теплом двигателей. Пахло маслом, чуть-чуть бензином, чуть-чуть аэролаком. И эти запахи, и рукоятки, и приборы - все было таким знакомым, близким и родным, что страхи мои рассеялись.
Штурман Киндюшов занял свое место. Обернулся ко мне, подмигнул. Пора, запускать моторы. Я уже приготовился подать команду, как вдруг чуть слышный шепот в наушниках привлек мое внимание.
- Ну, Серега, считай, что это последний наш вылет, - говорит радист стрелку.
Пауза. Наверное, шлемофон второго еще не был подключен, и мне не слышно, что он ответил.
- А как же, - продолжал тот же голос. - Летчик молодой, зеленый. Первый раз летит, да еще днем. Собьют "мессера", как пить дать!..
"Ага! - подумал я. - Молодой? Зеленый? Ладно, посмотрим". И заорал во всю глотку:
- От винто-ов!
Взлетели. Я взял курс и поставил машину в набор
высоты. Смотрю вниз, на землю. Весна в разгаре. Леса словно пеной зеленой обрызганы. Поля - как ковер. Солнце светит, и небо - голубое-голубое! Горизонт дымкой затянут. А мне очень интересно увидеть, где же это линия фронта проходит и как она выглядит?
Набрал высоту четыре километра. Прохладно стало. Вижу, Киндюшов почему-то с пулеметом возится, заряжает. "Ну, - думаю, - это он так, для порядка".
Зарядил, потом к иллюминатору прижался. Оглянулся и я. Посмотрел направо, налево. Вроде ничего. Лечу, выдерживаю курс. Вдруг слышу крик:
- Слева внизу два "мессершмитта"! Штурман спокойно:
- Ну и что?
- Преследуют.
Поворачиваю голову, смотрю. Ничего не видно. "Два истребителя, - думаю, это плохо!"
Во рту становится горько. Соображаю: что же делать? Хоть бы облака были! Вглядываюсь вперед - облака! Но еще далековато и выше нас. В голове проносится: "Подо мной бомбы. Тысяча триста килограммов. Попадет пуля по взрывателю - только пух полетит..."
Прибавляю моторам обороты, до максимальных. Держу прежний курс, набираю высоту. Нервы напряглись, и самолет напрягся. Летит, не качается, словно застыл. Стакан с водой поставь - не дрогнет. А сердце стучит: "Догонят или не догонят?"
Радист кричит:
- Догоняют!
А штурман в ответ:
- Молчать! Что за паника?! Командир знает, что делает!
Это я-то знаю? Ничего я не знаю!..
Оборачиваюсь. Слева - никого. Справа... Ох, вот они! Два черных силуэта, две торпеды. Носы кверху, сзади - дымки от моторов. Форсируют, нажимают фашисты.
Бросаю взгляд вперед. Облака ближе. Взгляд назад, и - "мессершмитты" ближе. Снова ощущаю горечь во рту. Киндюшов сидит в кресле, делает вид, будто сверяет карту с местностью. Но я знаю - это для меня, чтобы придать мне спокойствия.
В наушниках слышу, как сопит носом радист. Догадываюсь, возится с пулеметом, заряжает, вращает башню.
Скашиваю глаза. "Мессершмитты" рядом. Темно-зеленые, с короткими обрубленными крыльями. На хвостах - свастики, в носах - пушки. Хочу отвернуться - и не могу. Пушки! А у нас пулеметы...
Неожиданно для себя произношу хриплым голосом:
- Патроны беречь! Раньше времени огонь не открывать!
А в это время в носу у "мессершмиттов" оранжевые вспышки, и прямо на меня один за другим летят золотые шарики. Отворачиваю самолет, инстинктивно втягиваю голову в плечи, прижимаюсь к бронеспинке сиденья. В ту же минуту влетаю в облака. У-ф-фф!
По груди, по рукам и ногам течет волна радости. Ушел! Остались фашисты с носом!