Небо войны

Но заднепровская земля не потребовала от меня такого подвига. Мы возвращаемся на аэродром. Теперь я думаю о Викторе Петровиче. Если на нас вдруг нападут «мессершмитты», я буду защищать командира до последнего вздоха.

Открывают огонь вражеские зенитки, но мы обходим их. Это единственная опасность, с которой мы столкнулись в полете.

Домой возвратились в подавленном настроении. Никаких следов Фигичева найти не удалось. Неужели погиб? Не хочется мириться с этой мыслью.

У КП показалась Валя. С минуту постояв, она всплеснула руками и, как птица, полетела нам навстречу.

– Пришел! Пришел! – радостно кричала она. – Не ранен? – спросил я, когда сияющая Валентина остановилась перед нами.

– Цел и невредим – по ней видно! – ответил за нее Виктор Петрович.

Фигичева мы застали на КП. Вид у него был бодрый, подтянутый, лицо тщательно побрито, бакенбарды аккуратно поправлены.

Фигичев рассказал, что его подбила зенитка и он еле перетянул через Днепр. Сел на лешковских песках. Долго бродил по степи, пока нашел нашу пехотную часть, оставил там самолет, а сам на попутных машинах добрался до Чаплинки.

– Почему же не сообщил о себе? – строго спросил командир полка.

Оглянувшись – не слушает ли Валя, – Фигичев тихо ответил:

– Не хотел, пусть попереживает, – и звонко рассмеялся.

Мне не понравилось и то, что он сказал, и его смех.

– Вскружил девушке голову и рад? – дружески упрекнул его я.

Затем разговор зашел об ИЛе. Фигичев был недоволен своим переходом на штурмовик.

– К черту эти одиночные полеты! Все зенитки лупят по тебе одному. Шутка ли?

– А броня?

– Ну и что же из этого. Броню тоже пробивают снаряды.

– Значит, и на ИЛе надо уметь воевать?

– А как же? – И самокритично добавил: – А мы пока не умеем. Нужно учиться.

Благодатное, теплое лето прошло. Я это понял как-то вдруг, заснув однажды на земле, под крылом самолета. Проснулся с насморком и головной болью. Но в санчасть не пошел и вскоре вылетел на боевое задание.

Над селом появился Ю-88, и я, взлетев по-зрячему, бросился его преследовать. Заметив меня, он сразу же освободился от бомб и нырнул в облака. Показался на секунду в просвете и, свалившись в крутое пике, снова растворился в белесой мгле. Я тоже перевел свой МИГ почти в отвесное пикирование.

Облака становятся все гуще и гуще. Когда же, наконец, они кончатся и покажется земля? Вдруг я ощутил резкий удар, в глазах потемнело, и на какой-то момент я потерял связь с окружающим миром. Очнулся, вокруг светло, чувствую, что продолжаю падать, но не могу сделать ни малейшего движения, чтобы вывести самолет из пикирования. Такое состояние, очевидно, наступило от резкого снижения – я падал с высоты трех тысяч до тысячи метров.

Вот уже ясно различаю очертания местности. Наконец нащупываю ручку управления и тяну ее на себя. Самолет делает глубокую просадку и, едва не задев землю, выравнивается. Осматриваюсь. «Юнкерса» уже не видно. Но мне теперь не до него. Восстановив ориентировку, иду на свой аэродром.

Посадил машину нормально. А подняться с сиденья не смог.

– Что с вами? – испуганно спросил Чувашкин. – На вас лица нет! Идемте в санчасть.

Когда с помощью техника я сошел на землю, понял, что заболел. Теперь мне уже не миновать лазарета.

Два дня я пролежал в постели с высокой температурой.

На третий день жар прошел, и мне захотелось встать. Подошел к окну и ужаснулся: мой самолет стоял рядом со скирдой соломы. Если во время бомбежки она загорится, машине несдобровать. Я собрался было пройти на стоянку, как вдруг сквозь гул моторов услышал свист падающих бомб.

В палату вбежала женщина-врач. Она упала на пол и, схватив носилки, потянула их на себя. Я не мог удержаться от смеха, хотя и понимал, что неудобно смеяться над пожилой женщиной.

Раздался взрыв, другой. На пол посыпались осколки оконного стекла.

Но внезапно бомбежка прекратилась. Прямо в халате я побежал на стоянку, которая находилась рядом с санчастью.

– Как же вы «мессеров» допустили до аэродрома? – накинулся я на летчиков.

– Да мы только что с задания возвратились, – оправдывались они. – Не успели даже заправить самолеты.

В это время в небе показалась группа «хейнкелей». Они тоже заходили на поселок. Взлетать было уже поздно, и я лег на землю рядом со скирдой. Снова засвистели бомбы. Они падали совсем близко. Но и на этот раз ни я, ни мой самолет не пострадали.

Вернувшись в санчасть, я сбросил халат и стал надевать обмундирование.

– Куда вы? – удивленно спросила врач.

– Не могу больше ползать по земле, доктор!

Я вовремя явился к самолету: наша эскадрилья вылетала на штурмовку. Поднявшись в воздух, я окинул взглядом поселок и – ахнул: рядом с аэродромом, на усадьбе МТС, стояли ряды комбайнов. С высоты они очень походили на автомашины и танки. Так вот почему нам не помогает никакая маскировка самолетов. Пока эта техника находится здесь, не будет нам покоя…