Читаем Небо войны полностью

Затем я увидел, как она повернулась, услышал, как она сказала: «Идемте. Зовите товаришив», как на ее ногах хлопали большие мужские туфли, но меня словно притянула к себе эта земля, словно приковали к ней тяжелые, как камень, слова этой женщины: «Оставляете нас».

Я обернулся и быстро пошел к машине. Шофер уставился на меня, ждал, что скажу.

– Поехали! Стадо прошло, не видишь! Поехали!

Машина двинулась дальше, мимо дворов. Да, мы действительно оставляли эти живописные, чудесные украинские села, этих трудолюбивых людей, добытые ими богатства, как оставили Молдавию, Прибалтику, Белоруссию, большие просторы земли русской… Знаешь это, помнишь об этом каждый день, где-то в душе эта мысль отложилась в скипевшийся ком злости, непримиримости к врагу, но сознавать это перед глазами простой женщины – жены и матери – невыносимо. Нет, я больше не зайду ни в одну хату, ни в один дом, пока не смогу прямо посмотреть в глаза женщине, ребенку.

– Не зайду!

Мы остановились уже за селом: надо было спросить у ребят дорогу. Они слетелись к нам, как воробьи, их вдруг собралось очень много. Один перед другим они старались объяснить нам, куда ехать, глазели на самолет. А солдаты между тем обнаружили в их руках пчелиные соты с медом.

– Где добыли? – уставился сержант на одного пацана.

– Там пасеку раздают людям.

– И нам можно?

– Берите наш, только дайте табаку.

Солдаты выменяли на махорку несколько сотов, и мы двинулись по указанной дороге. Вскоре под леском остановились, чтобы перекусить тем, что было. Подогрели в котелках соты, натопили меду, у солдат в мешках оказался хлеб, и завтрак удался на славу.

Среди дня мы въехали в Пологи. Кирпичные дома, улицы – я уже давно не видел этого. Остановились на площади и принялись за большую, крайне нужную работу: надо снять крылья и уложить их в кузов. Дальше с целым самолетом ехать было почти невозможно. Военные машины, колонны беженцев загромождали все дороги, того и гляди зацепишься за что-нибудь. Ключей нет, но есть молоток, зубила. Помощников хоть отбавляй – все мальчишки городка. Шутка ли, прямо среди площади разбирают самолет.

Когда работа подходила к концу, я спросил ребят, где у них больница: с глазом у меня творилось что-то неладное. Целый отряд мальчишек привел меня в госпиталь. Доктор, осмотрев рану, сказал сестре:

– Запишите его. Надо положить.

– Не могу, – сказал я. – У меня самолет.

– Где?

– Стоит на площади.

– Вы что-нибудь понимаете? – обратился к сестре врач. Пришлось объяснить все подробно.

– Что ж, хотите остаться без глаза, пожалейте самолет.

Такое категорическое противопоставление мне не понравилось. Я попросил врача перевязать рану и отпустить меня. Видя мое упрямство, он распорядился перевязать рану, сделать укол и удалился.

Девушки – медсестры и санитарки, обрабатывая рану, все еще уговаривали меня остаться в госпитале.

– У нас был вчера один летчик, – сказала сестра, отдирая присохший к виску бинт.

– Вчера? – переспросил я ее, вспомнив о Комлеве.

– Да. Мы ему оказали помощь.

– Он сейчас у вас?

– Нет, отправили дальше, в тыл.

– А нельзя ли узнать его фамилию?

– Почему же нельзя? Пойдите, девушки, посмотрите в книге эвакуированных.

«Неужели Комлев? Куда же он подался? Далеко завезут – скоро в полк не возвратится», – думал я, вспоминая подробности вчерашнего вылета.

– Тяжело был ранен?

– Легко. Сел за нашим селом. В комнату вошла санитарка.

– Лейтенант Комлев.

– Знаете его? – спросила медсестра. Я, наверно, вздрогнул.

– Вместе летели.

– Остались бы, залечили рану…

Нежно звучавший девичий голос, прикосновение ее рук, взгляд красивых голубых глаз проникали в мою душу. Но бинт уже тщательно затянут и завязан, шлем надет.

– До свидания, девушки!

– До свидания!

Медсестра улыбнулась, и я увидел ее чудесные белые зубы. Еще раз посмотрел в лицо.

Вышел из помещения и отчетливо услышал отдаленную артиллерийскую канонаду. Ребята поджидали меня за воротами.

– Поехали, – бросил я на ходу, приближаясь к машине. Моя команда – солдаты и сержант, стоявшие на земле, – не шелохнулась. – Что случилось?

– Не слышите? За Пологами дорога на Куйбышево уже перерезана.

Если бы можно было ехать на восток, от Полог наш путь лежал на районный центр Куйбышево, далее на Розовку, а оттуда к Володарскому, где базировался мой полк. Эти названия больших населенных пунктов, которые я уже помнил наизусть, обозначали прямую, хотя и дальнюю дорогу к своим. Их звучание как бы сокращало расстояние, отделявшее меня от своего полка. И вдруг все рушилось.

Как бы подтверждая только что услышанное от солдат, возле нас останавливались все новые и новые машины.

И главное – они подъезжали к нам уже не с той стороны, откуда мы въехали в город, а с востока. Кто-то из прибывших принялся рассказывать, как немцы подожгли шедшие впереди него машины. Я вспомнил о Комлеве, он был где-то там.

Нас окружали грузовики, повозки. Дальше стоять на месте было нечего.

– Заводи!

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих героев
100 великих героев

Книга военного историка и писателя А.В. Шишова посвящена великим героям разных стран и эпох. Хронологические рамки этой популярной энциклопедии — от государств Древнего Востока и античности до начала XX века. (Героям ушедшего столетия можно посвятить отдельный том, и даже не один.) Слово "герой" пришло в наше миропонимание из Древней Греции. Первоначально эллины называли героями легендарных вождей, обитавших на вершине горы Олимп. Позднее этим словом стали называть прославленных в битвах, походах и войнах военачальников и рядовых воинов. Безусловно, всех героев роднит беспримерная доблесть, великая самоотверженность во имя высокой цели, исключительная смелость. Только это позволяет под символом "героизма" поставить воедино Илью Муромца и Александра Македонского, Аттилу и Милоша Обилича, Александра Невского и Жана Ланна, Лакшми-Баи и Христиана Девета, Яна Жижку и Спартака…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное