Небо войны

Я понял его намек. Приказ командования фронта о награждении мы уже читали. Фигичев, Крюков, Середа и я ждали этого вызова.

Штаб дивизии находился в поселке Ровеньки. Здесь я встретил много старых знакомых.

Принимая из рук комдива орден, каждый невольно вспоминал и тех, кто не дожил до этого радостного дня. А как хотелось видеть рядом Миронова, Соколова, Дьяченко, Назарова и Атрашкевича!

После вручения наград состоялась конференция, на которой с докладом выступил инженер дивизии. Он говорил о современной авиации – нашей и фашистской, старался всячески доказать превосходство отечественных самолетов – МИГ-3, И-16, «чайки» – над немецкими. Зачем это понадобилось ему, не знаю. Ведь все, кто его слушал, уже раз встречались с «мессершмиттами» и «юнкерсами» в много воздухе, вели с ними бои и, следовательно, хорошо знали, что они собой представляют.

После доклада попросили выступить летчиков – поделиться боевым опытом и высказать свое мнение о наших и вражеских истребителях. Слово предоставили мне. Сравнивая МИГ-3 с МЕ-109, я откровенно сказал, что наш самолет, несмотря на многие его достоинства, все-таки очень тяжел и на малых высотах уступает «мессершмитту» в маневренности. Слабовато у него и вооружение. В заключение я пожелал советским авиаконструкторам побыстрее создать новые, более совершенные машины.

Мои слова были сразу же расценены как непатриотические. Я-де, мол, не прославляю отечественную боевую технику, а пытаюсь дискредитировать ее. Получив такую пощечину, вряд ли кто захочет откровенно высказывать свое мнение. И я решил больше никогда не выступать на подобного рода совещаниях. В полк возвратился в подавленном состоянии. Лишь боевые вылеты помогли освободиться от этого неприятного осадка на душе.

В канун 1942 года на нашем фронте наступило затишье. Даже авиация не проявляла обычной активности. Приближался новогодний праздник.

В полку и дивизии подводили итоги, подсчитывали, кто сколько совершил боевых вылетов и сбил вражеских самолетов. И на войне у нас было развернуто социалистическое соревнование.

Вечером накануне встречи Нового года к нам в землянку забежал адъютант эскадрильи.

– Послушайте, что происходит, – сказал он, отозвав меня в сторону.

– Что же именно?

– Кое-кто поступает несправедливо. Я лично сам готовил сведения и знаю: у вас больше всех боевых вылетов и сбитых самолетов. А первое место почему-то дали капитану Фигичеву.

– Вот и хорошо.

– Что же тут хорошего?.. – растерялся адъютант. – Ведь показатели у него ниже…

– Одни ниже, другие выше. Сбитых-то самолетов у него больше.

– Да нет же, – горячился адъютант. – Вот тут у меня все записано… – И он начал разворачивать свои бумаги. – Я о вас беспокоюсь, о вашей чести.

– Спасибо, – не сдержался я. – О своей чести я позабочусь сам, и не здесь, а в полетах. А Фигичев заслуживает первенства. Сегодня такой подарок ему особенно кстати. Жених!

– Это верно, – вздохнул адъютант и, козырнув, вышел из землянки.

Разговор с адъютантом все-таки задел меня. Оказывается, там, в дивизии, не забывают тех, кто их критикует. Не осмелившись отказать мне в награде, они решили все-таки ущемить меня при подведении итогов соревнования. Что ж, пусть это останется на их совести. Я солдат, и надо быть выше мелких обид.

В душе я, конечно, рад был за Валентина Фигичева. Лучшего свадебного подарка и не придумаешь. А Валя и Валентин действительно уже зарегистрировали брак в местном загсе. Значит, жизнь ничем нельзя остановить. Любовь не умолкает даже тогда, когда грохочут пушки. Волновало лишь одно: только бы у них все получилось по-настоящему, без фальши и обмана. Ведь о Вале вздыхал не один «добрый молодец».

Вечером, когда все летчики полка собрались в столовой на ужин, Виктор Петрович Иванов поздравил нас с праздником, пожелал в наступающем году боевых успехов, а затем произнес хороший сердечный тост в честь новой семьи, сложившейся на фронте.

После ужина Фигичев пригласил нас к себе на квартиру за домашний стол.

Правда, свадьба проходила по-фронтовому. Гости пришли без подарков. Стол не оглашался «выстрелами» шампанского. Закусывали только сибирскими пельменями с уксусом. И все-таки было весело и по-домашнему уютно. Мы пили за счастье новобрачных, за боевые успехи, пели под гармошку песни, кричали «горько»…

Глубокой ночью стали расходиться.

Утром мое звено вызвали на КП.

Мороз жуткий, над землей дымка, а вылетать надо немедленно. Остывшие моторы заводятся не сразу… Выруливаю свой МИГ на взлетную полосу. Двигатель по-прежнему «чихает», на высоких оборотах не тянет. За мной стоят самолеты Лукашевича и Карповича. Время идет, пора вылетать, а мотор барахлит. Оставляю свою машину и иду к Лукашевичу. Он вылезает из кабины и уступает самолет мне.

Взлетаю, набираю высоту, разворачиваюсь. Где же Карпович? В воздухе его нет. Какой-то самолет катится по аэродрому. Наверно, у Карповича отказал мотор, и он решил вернуться. Мой тоже время от времени дает перебои. Что же делать? И мне возвратиться? Но разве можно с этого начинать новый год? Нет. И я иду на задание один.