Читаем Небо войны полностью

Мирные жители спешат на юг, в города и станицы Кубани. Все надеются, что за Доном наши, наконец, соберутся с силами и ударят по врагу. Недавно они точно так же рассчитывали на Днестр и Днепр.

Нам тоже здесь нельзя долго задерживаться: немцы уже подошли к Ростову. Полк должен перебазироваться в одну из станиц, а группа ЯКов и МИГов, у которых на исходе моторесурсы, полетит еще дальше, куда-то к Ставрополю. Там эти самолеты будут сданы в мастерские. Для летчиков, которые погонят в тыл старую технику, уже сегодня наступит отдых. Неизвестно, когда они возвратятся в полк на новых машинах.

Первой поднялась в воздух эскадрилья Фигичева, за ней – группа Комосы. Мы провожаем их взглядами, изредка переговариваясь между собой. Когда они скрылись за горизонтом, все сразу смолкли и задумались. Да и есть о чем подумать. Здесь остались всего две восьмерки – наша и Крюкова. Трудно нам будет. Весь Южный фронт насчитывает менее сотни самолетов против тысячи немецких.

Вскоре мы вылетели на штурмовку вражеских войск, переправившихся через Дон восточнее Ростова, у станицы Семикаракоровской. Но до цели дойти не удалось. На пути встретилась группа бомбардировщиков Ю-88, которые в сопровождении «мессеров» шли бомбить наши переправы через Дон у станицы Аксайской. Израсходовав в бою с противником боеприпасы, мы, к большому неудовольствию начальника штаба, возвратились домой. Пришлось повторить вылет.

С каждым днем брешь, образовавшаяся в нашей обороне, угрожающе расширялась. Теперь из-под Ростова летали восточнее, штурмовать немецкие танки, форсировавшие Дон и нависшие над тылом Южного фронта.

По ночам немцы бомбят наш аэродром. Редко когда удается сомкнуть глаза.

На одном из аэродромов, где мы приземлились, уже сидел полк, недавно пришедший из тыла. У него было достаточно самолетов, но не хватало опытных летчиков. Мне приказали вести на штурмовку группу молодых пилотов этого полка.

Вылетели на Маныч, где в районе Веселое переправлялись немцы. Молодые летчики, несмотря на мои указания, жмутся ко мне, в строю идут неровно, неуверенно. Все держатся одной высоты.

После штурмовки, только мы отошли от Маныча, я увидел догоняющую нас четверку «мессершмиттов». Дав группе команду вступить в бой, я пошел в направлении противника. Оглянулся – вижу, мои напарники, еще больше сомкнувшись, на полном газу жмут домой.

«Мессершмитты», не обращая на меня внимания, бросились в атаку на уходящую пятерку. Стреляя в упор по врагам, в одной из своих атак я удачно прошил «мессера». Оставшаяся тройка, оставив удирающую пятерку ЯКов, накинулась на меня. Мне пришлось туго. Долго гонялись за мной «мессершмитты», но, видимо убедившись, что за сбитого им отомстить не удастся, отстали и ушли на север.

Моя группа уже сидела на аэродроме. За нашими молодыми такого организованного бегства я не наблюдал. Что здесь имело значение – их воспитание или то, что я «чужой» ведущий? Я явился к командиру полка и сказал, что больше с его летчиками в бой не пойду. Он принял мой отказ, выразив сожаление. Раздумывая над этим фактом, я еще выше оценил нашу работу в полку по воспитанию и вводу в бой молодых летчиков. Надо нашими пополненцами дорожить.

Прошло несколько дней, а от Фигичева и Комосы не поступило никаких вестей. Виктор Петрович встревожился и решил сам лететь по их следам. Вечером он вылетел, а утром нам сообщили, что его положили в госпиталь. На одном из аэродромов он при запуске УТ-2 сильно повредил себе руку.

Все летчики сильно переживали, узнав, что Иванов может совсем не вернуться в полк. Теперь каждый из нас еще глубже осознал, кем был для нашего коллектива этот замечательный человек. Враг давил на нас численным превосходством. Непрерывное отступление без надежды на скорую стабилизацию фронта угнетало до предела. Но и в этих условиях наши летчики сохраняли высокие боевые качества. Постоянную моральную поддержку мы находили прежде всего у командира и комиссара.

Однажды утром, до получения боевой задачи, начальник штаба зачитал нам приказ о назначении майора Краева командиром нашего гвардейского истребительного полка. Лично меня очень удивила эта новость. Среди летчиков Краев не пользовался авторитетом. По своим деловым качествам и летной подготовке он явно не подходил для столь высокого поста. К тому же он становился командиром полка в очень трудное для нас время. Кажется, и сам Краев понимал, как тяжело ему придется. В полку осталось всего пятнадцать летчиков и полтора десятка потрепанных в боях ЯКов.

Честно говоря, меня тревожили и личные взаимоотношения с Краевым. Недружелюбие с его стороны я почувствовал во время первого же построения.

Глядя в мою сторону, он сказал:

– Итак, с сегодняшнего дня я ваш командир. Я наведу порядки. Выбью из вас ивановские привычки. Меня возмутили эти слова.

– Зачем так говорить об Иванове? – не сдержался я. – Командовал он как следует, с ним полк стал гвардейским.

Краев не ответил на эту реплику, но, поняв, что сказал лишнее, продолжил разговор с нами уже другим тоном.

После построения ребята стали упрекать меня:

– Зачем задеваешь его?

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих героев
100 великих героев

Книга военного историка и писателя А.В. Шишова посвящена великим героям разных стран и эпох. Хронологические рамки этой популярной энциклопедии — от государств Древнего Востока и античности до начала XX века. (Героям ушедшего столетия можно посвятить отдельный том, и даже не один.) Слово "герой" пришло в наше миропонимание из Древней Греции. Первоначально эллины называли героями легендарных вождей, обитавших на вершине горы Олимп. Позднее этим словом стали называть прославленных в битвах, походах и войнах военачальников и рядовых воинов. Безусловно, всех героев роднит беспримерная доблесть, великая самоотверженность во имя высокой цели, исключительная смелость. Только это позволяет под символом "героизма" поставить воедино Илью Муромца и Александра Македонского, Аттилу и Милоша Обилича, Александра Невского и Жана Ланна, Лакшми-Баи и Христиана Девета, Яна Жижку и Спартака…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное