Читаем Небо войны полностью

Сразу вспомнилась белая будка стрелочника. Чтобы выйти на «Т» в темноте, надо придерживаться этого ориентира.

Я потуже затянул плечевые ремни: при неудачной посадке не выбросит из кабины.

По железной дороге вышел к станции. Она уже погрузилась в темноту. Но белую будку я сразу отыскал. Зашел на посадку. Стартер дал зеленую ракету – садиться можно. Планирую. Проскочил будку. Вот бы теперь стартер осветил «Т». Вторая ракета появилась, но… красная. А я уже был у самой земли и не мог вывести самолет из планирования. Легкий удар, машина катится. Но взлетает новая запретная ракета, предупреждая об опасности, притаившейся впереди. Я даю полное торможение. Самолет, виляя, норовит опрокинуться на нос.

В свете фары прямо перед собой вижу истребитель. Еще торможу. Машина останавливается буквально носом к носу с каким-то И-16. Что такое? Ведь на этом аэродроме, не было ни одного «ишачка».

Подбегают испуганные незнакомые техники. Спрашиваю, откуда взялись здесь И-16. Оказывается, за мое отсутствие на наш аэродром перебазировался полк Маркелова, который находился вблизи того города, куда я летал. Эти летчики и привезли весть о том, что еще вчера туда нагрянули немцы.

Когда я появился в столовой своего полка, там очень удивились. Меня уже считали пропавшим. Пошли расспросы:

– На чем прилетел?

– На МИГе.

– Нашего полка?

– Нет.

– А где наши?

– Не знаю. Сам еле вырвался оттуда.

Я был очень доволен тем, что угнал самолет из-под носа у гитлеровцев. У-2 приземлился через час. Пилот рассказал, что, ожидая моего сигнала, заметил, как из леса выехала группа немецких мотоциклистов. Потому и пошел на взлет, хотел предостеречь, чтобы я не садился.

Через два дня мы вынуждены были переменить аэродром. Сели неподалеку от станции, где кончалась железнодорожная ветка. Дальше на восток населенные пункты встречались очень редко. Дорога на Баку проходила значительно южнее.

Так через год мы отступили к берегу другого нашего моря. Тяжело и горько было сознавать это. А главное – MHOAIA оставалось непонятным. Почему наши войска продолжают отходить на восток? Почему мы по-прежнему ведем бои на потрепанных машинах? Когда же на помощь нам придут свежие полки, оснащенные новой техникой?

При перебазировании я оказался в затруднительном положении. Мне пришлось перегонять два самолета: ни одного лишнего летчика у нас не было. Перебросив на новое место ЯК, я вернулся с другим летчиком на У-2 за МИГом. Встретил нас мой техник, усталый и голодный. Ночевал он возле самолета и уже сутки ничего не брал в рот.

Проводив взглядом улетевший обратно У-2, Чувашкин вздохнул и унылым голосом сказал:

– И зачем вы, товарищ капитан, приволокли этого пегого на мою и свою голову?

– Что, не нравится самолет?

– Ну, как мы его запустим?

– Сложно?

– Его же нельзя зарядить сжатым воздухом.

– Почему?

– Об этом надо спросить конструкторов, товарищ капитан. Переходник от ЯКа совершенно не подходит к МИГу.

– Значит, каждый конструктор действует по своему усмотрению, не задумываясь о том, что это даст на практике?

– Выходит, так.

Мы начинаем возиться у баллона: как его присоединить, чем скрепить воздушную трубку с самолетом, чтобы воздух провернул мотор? Долго мучились и, наконец, мотор запустили. Чувашкин торопится занять свое место – за бронеспинкой моей кабины. Он и я рады. Радуемся своей маленькой победе, мы летим, мы не оставили самолет на аэродроме, который скоро займут немецкие войска. В конце концов этот самолет где-то отремонтируют и он станет боевой силой.

Край войны

Дни стояли жаркие, дул палящий ветер, но чувствовалось, что лето уже на исходе. Хотя мы, фронтовики, отступая по кубанской земле, почти не воспринимали примет времени и местности. Замечали, казалось, только горы. Одни горы! Полк перебрался теперь в самое предгорье. Там, дальше, среди скал, негде ни посадить машину, ни взлететь.

– Куда же дальше?

Ответа не было. Мы его ни от кого и не ждали. На последних самолетах ежедневно летали сопровождать бомбардировщиков. Сбрасывали тяжелые фугаски на вражеские колонны, продвигавшиеся к Грозному. Работали мы очень дружно, но не обходилось и без конфликтов.

Однажды наша шестерка сопровождала группу ПЕ-2. Ее ведущий обнаружил лишь небольшую колонну автомашин противника. И все-таки он сбросил свои бомбы. За ним отбомбились и другие. Я недоумевал: ведь если пролететь над этой дорогой дальше, наверняка можно найти более важную цель. Зачем же так неразумно тратить время и боеприпасы? Вот она, слепая исполнительность! Никакой инициативы!

Отбомбившись, «пешки» развернулись на обратный курс. Только один из всей группы бомбардировщиков продолжал полет по прямой. Я понял намерение командира этого экипажа и повел всю шестерку за ним. Мы, истребители, готовы были умереть за этого смельчака.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих героев
100 великих героев

Книга военного историка и писателя А.В. Шишова посвящена великим героям разных стран и эпох. Хронологические рамки этой популярной энциклопедии — от государств Древнего Востока и античности до начала XX века. (Героям ушедшего столетия можно посвятить отдельный том, и даже не один.) Слово "герой" пришло в наше миропонимание из Древней Греции. Первоначально эллины называли героями легендарных вождей, обитавших на вершине горы Олимп. Позднее этим словом стали называть прославленных в битвах, походах и войнах военачальников и рядовых воинов. Безусловно, всех героев роднит беспримерная доблесть, великая самоотверженность во имя высокой цели, исключительная смелость. Только это позволяет под символом "героизма" поставить воедино Илью Муромца и Александра Македонского, Аттилу и Милоша Обилича, Александра Невского и Жана Ланна, Лакшми-Баи и Христиана Девета, Яна Жижку и Спартака…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное