Небо войны

– Я немножко тебя знаю, – улыбнулся Погребной. – Ты правильно говоришь, что нельзя перечеркивать в человеке все хорошее, если он допустил ошибку. А некоторые наши начальники поступают иначе: если кто споткнулся – топчи его в грязь, а не то, поди, еще поднимется да выше станет… Сколько у тебя вылетов?

– Больше четырехсот.

– А сбил сколько?

– Официально двенадцать, да есть еще не засчитанные. – Ну вот. Этого, брат, не перечеркнешь.

Комиссар снова приподнялся на локоть. Он осуждал меня за горячность, сетовал на то, что дело зашло слишком далеко, потом стал расспрашивать о товарищах, об учебе. Мне показалось, что мы снова сидим с ним под крылом самолета и беседуем, как это часто бывало на фронте.

– Иди включайся в жизнь полка. Я сегодня же напишу характеристику на тебя и передам в штаб. Сегодня! – Он крепко пожал мне руку.

Я ушел от комиссара окрыленный, с чувством твердой уверенности в завтрашнем дне. Оставалось ждать: за меня уже действовала сама правда.

Однажды ко мне прибежал посыльный.

– Вас разыскивает командир полка, – сказал он и ушел.

Его посещение меня встревожило. «Что ж, – подумал я, – видно, сейчас отправят в Баку». В штабе Краев встретил меня деланной улыбкой.

– Бродяжничаешь, – процедил он сквозь зубы. – Звонил из штаба армии генерал Науменко. Езжай завтра на аэродром, летчикам соседнего полка надо рассказать о «мессершмитте».

– Есть! – ответил я.

Приехав туда, я неожиданно встретил человека, с которым у меня произошла ссора в столовой. Он приветливо протянул мне руку:

– Подполковник Тараненко.

– Капитан Покрышкин.

Мы поговорили о теме занятия и сразу же направились в класс.

Два часа я жил боями, полетами – своей стихией. Я рассказал летчикам все, что знал, что нужно знать о вражеском самолете, который еще хозяйничал в нашем небе. Было много вопросов, ответы на них заняли времени больше, чем сама лекция.

Потом меня пригласили на аэродром и показали новенькие самолеты. Хотелось сесть в один из них. Полетел бы, конечно, на фронт!..

После занятий командир полка предложил пообедать у него дома. Здесь, за столом, я увидел и уже знакомого мне майора – комиссара полка. Они расхваливали меня и между прочим спросили, как мне живется. Казалось, оба делали вид, что не помнят инцидента в столовой, и я решил рассказать им о всех своих огорчениях. Они были удивлены таким оборотом дела, сочувствовали мне, а подполковник пообещал написать начальнику гарнизона благожелательное объяснение по этому поводу.

Шли дни. Полк получил приказ перебазироваться в другой район, где он должен был получить самолеты и начать переучивание. Узнав об этом, я спросил Краева, как быть мне. Он приказал оставаться здесь до рассмотрения дела трибуналом.

– Товарищ командир, а характеристику комиссара отослали в трибунал?

– Отослали, не беспокойся, – ответил он.

– Нет, не отослали, – сказал я, зная, что это именно так.

– Выходит, ты больше меня знаешь, – ехидно заметил Краев. – Говорю же, отправил.

– Давайте проверим, товарищ майор, – предложил я. – Она лежит в строевом отделении. А вы должны понимать, какое она имеет значение для меня.

– Давай проверим.

Мы направились в соседнюю комнату, где сидел начстрой.

– Скажи Покрышкину, отправили характеристику Погребного на него? – Тоном вопроса Краев давал Павленко понять, как ему надо ответить.

Только вчера Павленко сообщил мне, что характеристика лежит в штабе. «Что он ответит? – с волнением подумал я. – Неужели покривит душой?»

– Нет, не отправили, товарищ майор.

– Как так? Что ты чепуху мелешь?'.

– Правду говорю, товарищ майор. Вы сами приказали не отправлять.

Я внимательно посмотрел на Краева и, ни слова не говоря, вышел.

За дверью я слышал, как майор «разносил» начстроя, грозил отправить его на гауптвахту.

Полк выезжал ночью. Автомашины были погружены на платформы. Летчики и техники разместились в пассажирских вагонах. Я, вспомнив детство, устроился «зайцем» в кабине грузовика. В запасном полку мне оставаться было нельзя. В своем меня все знают и всегда встанут на защиту, если дело дойдет до суда. А там я для всех чужой. Да я просто и не мог оторваться от своего коллектива! Кстати, когда я обратился к начальнику гарнизона за разрешением выехать, он сказал:

– Езжай с полком. Я не понимаю, что там у вас творится…

Услышав гудок паровоза, потом перестук колес, я обрадовался, что оставлял этот городишко со всеми бедами, которые он мне принес.

Во время разгрузки в новом пункте я старался не попадаться на глаза начальству. Да и потом держался подальше от дома, где расположился штаб полка. И все-таки, когда я вдруг понадобился, меня нашли быстро. Ко мне пришел мой бывший ведомый Науменко.

– Товарищ гвардии капитан, вам приказано немедленно явиться к командиру дивизии, – сообщил он и чему-то улыбнулся.

Я подумал, что меня вызывают затем, чтобы отправить обратно. Но Науменко рассеял мои опасения. Вот что он рассказал по дороге.

Когда Краев представлял полк новому командиру дивизии полковнику Волкову, тот вдруг спросил:

– А у вас был летчик Покрышкин, где он?

– Был, товарищ полковник, – ответил Краев. – Он оставлен в Баку. Его должны судить.