Читаем Небо войны полностью

Кружок при аэроклубе не имел своего планера. Увлеченные любимым делом, мы решили сами, своими силами построить его. Нам представлялось все доступным, и мы взялись за дело. Пришлось быть и конструктором и инженером. Вечерами трудились в столярных мастерских, в комнате аэроклуба, поставив перед собой задачу соорудить свой паритель. В этих хлопотах незаметно прошла зима. Осенью мы достроили планер. Снова наступила зима, и занятия перенесли в классы. Весной нас ожидало что-то интересное: надо было испытывать наш паритель. Перед намеченным днем мне пришлось выехать в командировку в Ростов, сдавать в ремонт самолеты. Возвратясь в Краснодар, я не застал нашего планера, а вместе с ним и одного летчика-планериста: они разбились. Виной была неопытность испытателя. При заходе на посадку он забыл сбросить буксировочный трос и зацепился им за провода высокого напряжения.

Из Краснодара я отослал несколько рапортов на имя наркома обороны и командующего ВВС РККА, в которых просил направить меня учиться в летную школу. На мои просьбы не отвечали – или потому, что они были такими надоедливыми, или потому, что их нельзя было удовлетворить. Но вот однажды в часть пришел совершенно неожиданный вызов: командованию части предписывалось отправить меня для сдачи экзаменов в Военно-воздушную академию имени Н. Е. Жуковского. Я мечтал о летном училище, чтобы стать истребителем, а поступить в академию – значит еще дальше уйти от своей намеченной цели.

Экзамены в академию я сдавал, скажу прямо, без особого желания. Однако совесть и гордость не позволяли мне получать плохие оценки. Все шло к тому, что я не возвращусь в свою часть, в аэроклуб. Снова пришлось брать судьбу в свои руки.

Я зашел в отдел кадров ВВС с просьбой направить меня учиться на летчика. К моей огромной радости, там сообщили, что есть приказ наркома обороны, разрешающий посылать лучших техников на переучивание в летные школы, но раз меня вызвали в академию, там и надо учиться.

Экзамены закончились. Меня принимали в академию с условием: в первом семестре сдать немецкий язык и физику. Я воспользовался этим и отказался от «скидки», к удивлению членов приемной комиссии. Посоветовавшись, они решили откомандировать меня в часть.

Возвратившись в Краснодар, я прямо с дороги забежал в аэроклуб. Здесь с лета шла подготовка летчиков-спортсменов. Я подумал: если мне удастся сюда устроиться и пройти курс обучения, значит до заветной цели останется недалеко.

Начальник аэроклуба, к которому я обратился, ответил, что в этом году меня не могут принять: занятия идут уже давно, через два месяца будет первый выпуск. Сколько я его ни упрашивал, он не соглашался. Тогда я сказал, что если меня не зачислят сейчас, то я перестану проводить здесь занятия. Это подействовало.

В тот же день я оформил очередной отпуск и решил приложить все усилия для того, чтобы за месяц пройти летную подготовку. Снова аэроклуб стал моим родным домом. Работал я и занимался, не зная отдыха. Эти дни напряженной учебы, волнений навсегда остались в моей памяти.

Настал долгожданный день. Это было 3 сентября 1938 года. Я поднялся в кабину самолета уже не как техник, а как пилот, хотя за моей спиной еще сидел инструктор. Проверив работу мотора, вырулил на старт. Оглянулся – инструктор махнул рукой. И я повел машину на взлет.

В воздухе я старался все делать так, как советует чудесная книга Пестова «Полет на У-2», по которой мне пришлось готовиться. Без ошибок, конечно, не обошлось. Инструктор не раз делал мне замечания и даже иногда вмешивался в управление самолетом.

После третьей посадки он спросил:

– До этого когда-нибудь летали?

– Только на планерах.

– Хорошо. Вас можно выпускать самостоятельно. Попробую сейчас добиться разрешения.

Однако начлет не разрешил.

После девятого контрольно-провозного полета, когда я еще не покинул кабину У-2, ко мне подошел начальник летной части аэроклуба.

– Сделайте круг над аэродромом, – распорядился он.

Я запустил мотор, повернулся к нему. Он кивнул головой.

Вот он – первый самостоятельный, вершина, до которой я так долго шел.

В этот день я стал летчиком.

В конце сентября, когда были сданы все зачеты, мне вручили удостоверение летчика-спортсмена. А через два месяца с аттестатом Краснодарского аэроклуба, от которого остались теперь одни руины, я отправился в Качинскую авиашколу.

Путешествуя по городу, мои спутники порядком устали.

– А все-таки надо бы постричься, – напомнил кто-то. Мы как раз подходили к парикмахерской. Здание, в котором она находилась, чудом уцелело. Обслуживал знакомый мастер. До войны я довольно часто бывал у него. Теперь он работал здесь один, к нему стояла очередь. Но разве можно уйти, не поговорив со знакомым человеком?

Наконец и я подошел к его креслу.

– Прошу, – вежливо пригласил он садиться. «Не узнал», – решил я. Сел и тут же спросил, оставался ли он в городе или эвакуировался. Только теперь он, пристально посмотрев на меня, вспомнил своего довоенного клиента.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих героев
100 великих героев

Книга военного историка и писателя А.В. Шишова посвящена великим героям разных стран и эпох. Хронологические рамки этой популярной энциклопедии — от государств Древнего Востока и античности до начала XX века. (Героям ушедшего столетия можно посвятить отдельный том, и даже не один.) Слово "герой" пришло в наше миропонимание из Древней Греции. Первоначально эллины называли героями легендарных вождей, обитавших на вершине горы Олимп. Позднее этим словом стали называть прославленных в битвах, походах и войнах военачальников и рядовых воинов. Безусловно, всех героев роднит беспримерная доблесть, великая самоотверженность во имя высокой цели, исключительная смелость. Только это позволяет под символом "героизма" поставить воедино Илью Муромца и Александра Македонского, Аттилу и Милоша Обилича, Александра Невского и Жана Ланна, Лакшми-Баи и Христиана Девета, Яна Жижку и Спартака…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное