Небо войны

Полк перелетел в район Донбасса. Августовская жара, грозы, высокое, пепельного цвета небо, пыльные дороги, духота южных ночей, хорошо знакомый маршрут, пролегавший через Тихорецкую, Ростов, Новочеркасск, — все это напоминало ветеранам нашего полка о прошлогоднем лете. Сегодня мы летели на другой участок фронта, чтобы громить, гнать врага на запад. Мы чувствовали в себе силу, уверенность, ждали решительных боев, победоносных наступлений нашей армии.

Мы помнили лето сорок первого и сорок второго годов. Противник отброшен далеко, но он силен, его резервы еще огромны. Не прорвутся ли где-нибудь его танковые армии и е заставят ли нас снова отходить, бросать города?

Что таила в себе эта тишина на переднем крае, пролегавшем по нашей земле на тысячи километров, тишина, слышимая в каждодневных сводках Совинформбюро: «Существенных изменений не произошло»?

Да, мы чувствовали это затишье. Когда вели бои на Кубани, понимали, что это были схватки «местного значения», хотя и очень тяжелые. Мы ждали больших событий, наступления наших войск. Нам хотелось участвовать именно в таких крупных операциях.

Все, что ожидало нас впереди, было пока что неопределенным, но оно рисовалось нам в светлых красках потому, что на Кубани мы победили.

Небо Кубани... Здесь, в районе наступления, собиралось одновременно несколько сот наших и немецких самолетов. Взятые в плен немецкие летчики засвидетельствовали, что сюда в конце мая были переброшены свежие отборные части из-под Харькова. На Кубани их здорово потрепали. В одном бою, который длился около часа — он расчленился на мелкие группы, нарастая, охватывая огромное пространство, — было сбито сорок два самолета противника. Кстати, вражеский ЯК был сбит здесь таким образом: в один день запретили появляться в воздухе всем нашим ЯКам, и тот, оказавшись в небе один, был сражен летчиками соседнего полка.

В боях над Таманским полуостровом получили первое испытание наши молодые летчики — они показали, что гвардейский стиль истребителя им по душе. Основные неприятности и тревоги при вводе их в сражения уже были позади. В мае мы провели трудный бой с «мессершмиттами», в котором Трофимов открыл свой счет в нашем полку. Трофимов, Кетов, Клубов, Сухов, Жердев, Голубев здесь сдали «экзамены» на зрелость. Однажды во время боя Сухов включил высотный корректор мотора вместо форсажа. Мотор ужасно задымил. Я спросил летчика по радио, в чем дело, но он не смог мне ответить. На земле определили его ошибку.

— Спокойней надо действовать, — сказал я ему.

— Понимаю и знаю, товарищ капитан, — ответил он. — Но этому как раз я еще не научился. К нам подошел Клубов.

— Здорово у вас получилось, — сказал он.

— Что получилось? — спросил я.

— Атака «мессера» на спине.

— Я что-то не обратил внимания.

— Точно, на спине. Это все видели. Отличное попадание — сразу вспыхнул.

В эти дни наш Искрин, гармонист, весельчак, друг певучего Труда, выпрыгнув с парашютом из горящего самолета, ударился о киль и раздробил ногу. Теперь уже не быть ему летчиком. Еще одного своего ветерана лишился полк.

Кубанская земля... Она уже была где-то за голубым горизонтом, а я все думал о ней, о друзьях, навсегда оставленных в ее могилах, на дне морском... Они погибли недаром. Поглядывая на боевой порядок группы, я радовался, что смена погибшим так четко идет в строю. Наши бои, наши могилы на Кубани помогут тем, кто сражается на других фронтах. Выстояв на Кубани, мы верили, что враг теперь не пройдет нигде.

На Кубани я почти все время воевал на самолете под № 13, сбил на нем более двух десятков вражеских машин. Когда пришли новые «аэрокобры», я решил заменить свою на одну из них, более мощную по вооружению. Мою передали Степанову. Он не пожелал летать на «тринадцатой», и ему дорисовали 0. В первом же бою его сбили. Сейчас на моей машине трехзначный номер, и мне приказали не называть себя по фамилии, потому что немецкие истребители уже охотились за мной. Попробовав представиться летчикам этой цифрой, я чуть не сломал себе язык. У ребят эта тарабарщина вызывала общий смех. «Нарисуйте мне сотку, — сказал я. — Я сотка, я сотка. Кратко и хорошо, не правда ли?» С тех пор я летал на самолете под №100.

...Как-то в начале июля меня подозвал к себе Погребной.

— Есть для тебя общественное поручение, Александр.

— Что, тренировать молодых летчиков? — пошутил я.

— Нет, дорогой. Завтра тебе надо быть в Краснодаре. Там начинается судебный процесс над изменниками Родины. Послушаешь, потом расскажешь нам, что там происходило.

— Сами бы поприсутствовали и лучше бы рассказали, — ответил я.

— Тебе, летчику, Герою, оно сподручней. Там представители из Москвы будут. Алексей Толстой, говорят, прибыл.

— Писатель? — спросил я, хотя понимал, что речь идет именно о нем.

— Конечно.

Уж куда тут отказываться! На второй день я полетел на ПО-2 в Краснодар.