Небо за стёклами (сборник)

Помню ещё — мне было года четыре, — как через Вятку, поднимая едкую пыль, шли красноармейские части с Восточного фронта. За усталыми ротами тянулись санитарные двуколки с красным крестом на полинявшем брезентовом фургоне и громыхали бывалые полевые кухни. Была и Вятка начала двадцатых годов. Демонстрации в каждый революционный праздник. Речи с балконов, комсомольские песни и девушки в красных косынках. Прекрасный художник Демидов и удивительная картинная галерея на улице К. Маркса, на которой мы жили в директорской квартире при заводе, заложили во мне вкус к рисованию. Я в долгу перед старой Вяткой и сегодняшним гостеприимным Кировом, о которых ещё так мало написал.

Эти строки я пишу для читателя, который уже немного знает меня, но почти ничего не знает обо мне.

Моей опорой и моим судьёй всегда был и остаётся читатель. В писателя, удовлетворённого похвалой собратьев по перу и учёными отзывами о своей работе, я не верю. Только зачитанные, что называется, до дыр книги в библиотеках, быстро исчезающие с прилавков магазинов томики, каким бы тиражом они ни выпускались, и извинения друзей за то, что твою книжку у них кто-то «зачитал», доставляют настоящую радость.

Всякий раз, начиная новый рассказ или повесть, я мысленно обращаюсь к своему читателю. Его строгого суждения и жду. Читатель в своей массе единственно в конце концов бывает правым. Только он и никто другой с годами решает судьбу книги. Продлевает её жизнь или выносит жестокий приговор, казня равнодушием.

Моим читателям я посвящаю этот сборник из четырёх ленинградских повестей.

Ленинград, 1975

МЫ ЕЩЁ ВСТРЕТИМСЯ

Светлой памяти моей матери

Глава первая

1

Володька Ребриков появился в десятом «Б» в сентябре. Он так и сказал, представляясь и пожимая руки десятиклассникам: «Володька Ребриков».

О причинах перехода его в новую школу ходили различные слухи. Одни говорили, что Ребриков нагрубил директору и был за это исключён. Другие слышали, что он избил двух «звонков» (так в школе называли доносчиков) и вынужден был уйти. Третьи — это, конечно, девчонки — уверяли, что причиной всему — неудачная любовь. Любовь эта будто бы вконец извела Ребрикова и заставила убраться подальше. Но, разумеется, всё это были только предположения, толком никто ничего не знал.

Володьку приняли настороженно. Когда он появился в кабинете химии и, усевшись за последний стол, вынул из кармана единственную по всем предметам тетрадь, всё внимание было обращено на новичка. Но Володька и виду не подал, что заметил интерес, вызванный своей личностью, и смотрел на доску так, словно всю жизнь только и мечтал постичь тайны химических формул.

А потом всё пошло неплохо. После первого урока когда раздался наконец-то звонок, Ребриков, выйдя из класса, спросил в дверях маленького Якшина:

— Где?

— Что где? — не понял Якшин.

— Где курилка? — спокойно спросил Володька.

— А-а-а… — Но Якшин не успел ответить.

Наблюдавшие эту сцену ребята дружно закричали:

— Кубрик… пошли… — И компания, предводительствуемая длинным парнем по фамилии Чернецов, привычно направилась в глубь коридора.

«Кубрик» находился возле уборной. Это была высокая длинная комната с одинокой скамейкой у стены, с узким, выходящим на улицу окном, через которое многие из курильщиков десятую осень наблюдали пожелтевшие тополя набережной и изгиб зелёной Фонтанки.