Небо за стёклами (сборник)

— А на переправе дает жизни! — вступил в разговор высокий здоровенный детина в маскировочной куртке до пояса. — Как скопленье, так и вжаривают. Аж в кашу…

— А вы откуда такой? — спросил старший лейтенант, оглядывая детину. Только тут Ребриков заметил, что у того не было никаких признаков ранения.

Боец заметно смутился.

— С девяносто второй, — сказал он. — Отбился я, не знаю, где наши.

— А другие что, чужие? — подмигнул раненый парнишка.

— Куда же теперь? — спросил Ребриков.

— В город на формирование.

— Ближе частей нет? — съехидничал белоголовый.

— Там места всем хватает, — сказал дядька.

Все засмеялись.

— Мне так велели. Что я — сам? — угрюмо оправдывался парень в пятнистой куртке.

Двинулись дальше.

— Драпанул, сволочь, — сказал старший лейтенант вслед беглецу. — Врет он все. До передовой не дошел и гимнастерку, наверное, у бабы на молоко сменял. Паникер, скотина… В начале войны мы таких шлепали.

Никто ему не ответил. Каждый думал о своем.

С шоссе свернули на проселочную дорогу. Так, объясняли местные, было ближе. Путь лежал через небольшую хуторского вида деревню. Здесь, вдали от пыльной фронтовой трассы, все казалось обычным и тихим.

— Квасу или молока бы, — облизнул сухие губы кто-то из командиров. — Да и подкрепиться время. Зайдем, что ли?

Чтобы дело пошло успешней, разделились на группы. Ребриков пошел с белобрысым старшим лейтенантом. Но в первом доме, в который они заглянули, оказалось много военных. Во дворе какие-то ребята, сняв гимнастерки, варили в чугуне картошку. В другом старуха и девчонка с дочерна загорелыми ногами выносили из дома и складывали на траву нехитрый житейский скарб: старый самовар, сундучишко, ватные одеяла. За сараем желто-белый старик, опустившись в неглубокую яму, выкидывал землю.

— Барахло заховывают, чтобы не сгорело, как бой проходить будет, — пояснил старший лейтенант.

— Пойдем спросим. Может, что продадут. Видишь, у них корова, — мотнул головой Ребриков в сторону сарая.

Приблизились к яме.

— Здравствуй, дед, — сказал старший лейтенант.

— Здравствуйте, — не слишком приветливо кивнул старик, не прекращая своего занятия.

— Молока не найдется ли немного?

— У хозяйки спроси.

Подошла женщина. Поодаль, скрестив на животе руки, замерла девчонка.

Повторили просьбу.

— Нету у нас молока, — сказала хозяйка. — Утрешнее раненым отдала, а днем еще не даивала.

— Нам за деньги, — сказал Ребриков.

— Куда их деньги-то. — Хозяйка опустила на землю принесенный из дому узел. — Немец их, что ли, брать станет?

Второй раз за последние дни встречался Ребриков с открытым неверием в силы защитников.

— Пойдем, — потянул он за рукав напарника. — Нечего нам тут…

За деревней в прохладной тени старого дуба поели хлеба с салом, запили водой. Вздремнув с полчаса, двинулись дальше. И опять, разгоряченные нещадным солнцем, шагали они навстречу группам раненых и вдогонку опережающим их машинам, которые таяли в бурых облаках дорожной пыли.

Только в середине следующего дня добились распределения по частям. Предписаний пришлось ждать долго. Все в штабе дивизии куда-то бегали, кого-то искали. Штабные из отдела кадров с зелеными петлицами на гимнастерках, с форменными портупеями через плечо носились с бумагами из избы в избу. У входа в опутанный проводами оперативный отдел, в выгоревшей траве, блаженно храпя, спали связные из передовых частей. Поодаль бродили их оседланные кони.

Ребрикова это удивило. Там, где он воевал, было иначе.

Но в полку настроение его поднялось. Командиром оказался совсем еще молодой майор в новенькой, аккуратно схваченной в поясе гимнастерке. Был он небольшого роста, коренастый, весь в движении. Поминутно оттягивал гимнастерку, ловко собирая ее ровными складками на спине. Он остался доволен тем, что Ребриков уже воевал. Помолчав, сказал:

— Пойдешь, лейтенант, в первый батальон. Там у нас ротного не хватает. Выбыл. Ясно?.. Народ в роте разный. Кое-кого подтянуть требуется. Чижин — моя фамилия, — сказал майор, прощаясь с Ребриковым. — В случае чего прямо говори: "Чижин приказал" — и все…

Чижин понравился Ребрикову. Ничем он не был похож на его прежнего командира полка, строгого и внешне даже суховатого, но было видно — с таким воевать можно.

У комбата он узнал обстановку. Она не внушала больших надежд. Полк развернулся по фронту за непосредственно сражавшимися впереди частями. Задача была сдержать врага, если он прорвет оборону. Показав исчерченную цветными стрелками и ежиками помятую карту, комбат сказал:

— Примете роту, учтите — левее немцы будто уже на этой стороне. Правда, говорят, сегодня их потеснили. Но черт его знает! — он широко развел руками. — Не точно это.

Роту свою Ребриков застал за политзанятиями.

Сидя на свежеотрытых брустверах, свесив ноги в ход сообщения, бойцы слушали политрука. Сопровождавший Ребрикова батальонный адъютант сообщил на ухо политруку о прибытии нового командира. Политрук сразу поднял роту и доложил лейтенанту о том, что проводит политинформацию.

— Продолжайте, продолжайте, — сказал Ребриков и, поздоровавшись с бойцами, уселся рядом с ними.