Небоевые потери

Народу было много. Почти все места под солнцезащитными тентами были заняты. Тот столик, за которым оставались Дато и Этери, находился ближе всех к невысокой металлической оградке, отделяющей территорию кафе от тротуара улицы, по которой двигались изнывающие от солнцепёка прохожие. Среди них — компании парней в голубых полосатых тельниках, беретах, в форме ВДВ с наградами и аксельбантами.

Поглощённый впечатлениями от встречи, Сан Саныч не обратил внимания на кучку бывших десантников, остановившихся снаружи металлической оградки, в нескольких метрах от Дато и Этери.

Парни что–то бурно обсуждали, закипая и постепенно повышая голос.

Саныч, ожидая пока продавщица взвесит и разложит мороженое по вазочкам, стал разбирать отдельные фразы, звучавшие невдалеке, у него за спиной.

Звенящий ненавистью, молодой голос, явно уже хорошо поддатого обладателя, достиг слуха Шабанова

— Опять черножопые наших баб клеют! Вот с-суки!

Спокойный баритон добродушно отозвался

— Да не парься ты, может, у них всё по любви…

— Не-а, бля буду! Охмуряет девчонку, гад! — голос перешёл в крик с истерическими нотками, — задавлю, как…

Послышался шум.

Саныч обернулся. Увидел, как двое крепких парней в тельняшках и голубых беретах пытались удержать третьего, агрессивного и вертлявого, в полевой форме ВДВ с офицерскими погонами, рвущегося к кому–то в кафе.

Саныч не придал этому значения — мало ли пьяных идиотов на священный праздник десантуры шляется по городу и пристаёт к прохожим. На это есть ОМОН и патрули.

Шабанов расплатился с продавщицей, засунул пластиковую бутылку с газировкой под мышку, в руки взял три вазочки с мороженым и пошёл обратно к друзьям.

Саныч находился уже недалеко от них, когда вертлявый парень всё–таки вырвался из рук удерживающих его знакомых, одним прыжком перемахнул через невысокую оградку кафе и бросился на ненавистного «черножопого».

Дато сидел спиной к нападающему, а Этери смотрела на отца и ничего вокруг не замечала.

Когда Саныч увидел куда несётся пьяный десантник, у него остро кольнуло в сердце…

Отшвырнув в сторону бутылку с водой и мороженое, он бросился наперерез фигуре, мчащейся, как взбесившийся кабан, к столику, за которым сидели ничего не подозревающие отец с дочерью.

Не успел…

Пьяный, добежав первым до ненавистного смуглого мужика и оказавшись у него за спиной, изо всех сил, зло и картинно ударил его ногой справа в голову. В голливудском кино так красиво показывают удары каратистов — «моваши гери».

Несмотря на жару парень почему–то был в ботинках. В угаре ненависти, не очень хорошо владея телом и ещё меньше техникой японского боевого искусства, он явно не соразмерил силу удара и не рассчитал точку касания…

Носок ботинка угодил прямо в правый висок Дато. Голова его от удара дёрнулась и упала на грудь.

Дато качнулся и стал медленно сползать со стула…

По ушам ударил отчаянный крик Этери!

Пьяный воин, выложившись в броске, остановился. Тупо и удивлённо смотрел на неподвижное тело.

В следующую секунду Саныч добрался до подонка. Схватил за шиворот, развернул рожей к себе и увидел перепуганные знакомые глаза…

Лёнчик?!

На нём была та самая форма, которую Саныч утром так тщательно выгладил. На груди — его собственные, Саныча, медаль «За отвагу», пятиконечник ордена Красной Звезды, знак «200 прыжков». На ногах Лёнчика — знакомые начищенные ботинки…

— Ах ты, гадёныш! — удивлённо и омерзительно колыхнулось что–то глубоко в груди. Занесённый для удара кулак, невольно опустился…

Лёнчик подавленно и виновато, как побитая собака, мгновенно протрезвевшим взглядом смотрел на Шабанова и побелевшими губами бубнил

— Саныч, я не хотел… я не знаю, как это вышло… сорвался…

У оградки топтались случайные товарищи лже–майора орденоносца и оторопело пялились то на него, то на неподвижно лежащее рядом тело… Не знали, что делать.

Шабанов отшвырнул скулящего Лёнчика, быстро наклонился над Дато. Пульс не прощупывался…

Этери, опустившись на колени и обняв отца, билась в истерике над трупом.

Из собравшейся вокруг толпы, кто–то, выйдя из ступора, ошалело закричал

— Человека убили! Милиция! Милиция!

У Саныча изнутри поднялась страшная, неудержимая волна гнева! Хотелось прибить, порвать этого щенка на куски, как ненавистную фашистскую мразь, нелюдь… Лицо перекосилось в нервной гримасе.

Съёжившийся и мгновенно вспотевший убийца, уже понимая, что натворил, трясся перед Санычем на ватных ногах и, втянув голову в плечи, ждал возмездия, сгорбившись и склоняясь всё ниже к земле.

Шум в глубине кафе усилился.

Раздвинув собравшихся, к лежащему на асфальте телу подошли двое полицейских. Что–то сказали по рации, цепко оглядели Лёнчика и его дружков, Саныча, Этери, зевак, которые случайно оказались рядом. Потом осмотрели тело, проверили пульс, зрачки. Передали сообщение по рации.

Один из служивых, внимательно глядя на Лёнчика, но обращаясь ко всем, негромко спросил

— Что здесь произошло? Свидетели есть?

Сразу несколько человек из толпы, перебивая друг друга, закричали

— Этот сидел, никого не трогал, а вон тот, в форме, перепрыгнул через оградку и ни с того, ни с сего, ударил! Ногой! По голове!