Небом дан

– Значит, нельзя тратить время попусту, – улыбка Саввы становится как будто бы хищной. Я раньше не позволяла себе анализировать, почему с ним мне было так хорошо, как никогда не было с родным мужем. А сейчас вдруг поняла. В Савве есть странная необъяснимая пристальность. Будто, когда он на меня смотрит, все другое перестает иметь значение. Словно нет ничего другого и никого. Он ко всему другому становится равнодушен до крайности. Именно это равнодушие, окутывая нас коконом, не давало просочиться внутрь никаким сомнениям или глупым мыслям о том, хорошо ли то, что мы делаем, или плохо. В нем я не сверяла себя со стандартами… И, может быть, впервые в жизни была собой. Вернувшись к себе, истинной, после долгих бесцельных странствий и попытки достичь идеала.

– Я не буду с тобой спать. – Улыбаюсь.

– Даже из жалости? Даже зная, что, может быть, это моя последняя ночь на воле?

Он невыносим. Я закатываю глаза:

– Буквально пару минут назад ты пытался меня убедить, что нам абсолютно ничего не угрожает.

– Но ты же мне не поверила, – возражает Савва, невинно хлопая глазками. Ну, просто вылитый пай-мальчик. А как они похожи с Романом…

– Поначалу так и было, не спорю, но потом ты сумел меня убедить.

– Вот черт! Похоже, я перестарался.

– Похоже. Дай пройти. У меня уже голова кружится.

– От меня?

– От сотрясения. – Кончики губ подрагивают от улыбки, которую я пытаюсь сдержать. А вот Савва, наоборот, становится серьезным.

– Прости. Я совсем забыл. Я с тобой вообще обо всем забываю, – последняя фраза звучит как обвинение. Закусываю щеку. Что на это сказать, не знаю. В искусстве флирта я не сильна, а отвечать на это замечание всерьез глупо…

– Не забудь вымыть уши, – бросаю напоследок то, что сказала бы Ромке, реши он вымыться без посторонней помощи.

– Я вымою… все самым тщательным образом. Захочешь убедиться – только скажи.

Я чересчур резко захлопываю за собой дверь. Щеки горят, меня лихорадит. Перед глазами пляшет. Прошли всего какие-то сутки, а моя жизнь перевернулась с ног на голову, и вообще непонятно, что будет дальше. Вот почему, почему каждый раз, когда на горизонте появляется Савва, у меня из-под ног уходит земля?

Прохожу вглубь комнаты. Ромка уснул, свесив руку с края кровати. Теперь мне придется ложиться посередине. Между сыном и его отцом. Другого спального места здесь нет. Укладываюсь. Забираюсь под одеяло к Ромке, их тут, по крайней мере, два. Закрываю глаза, но уснуть не получается. Я вслушиваюсь в звуки, доносящиеся из ванной. Представляю Савву. Тут же ругаю себя, отгоняю непотребные мысли и… Снова к ним возвращаюсь.

Наконец, дверь открывается. Глаза уже привыкли к темноте, и, наверное, решись я их открыть, смогла бы рассмотреть Савву. Но я притворяюсь спящей. Звуки шагов приближаются. Под весом тела прогибается матрас. И Савва ложится рядом. Во рту пересыхает. Секунда, две, три… Ничегошеньки не происходит. Он рядом, но не близко. Я остаюсь одна наедине с темнотой и своими почуявшими волю тараканами. У тех есть голос, один в один похожий на голос моего бывшего свекра. Да и слова они выбирают те же – через одно – «грех» и «блудница».

Я тяжело вздыхаю. Савва за спиной усмехается. Закидывает на меня ногу, обхватывает талию и шепчет жарко, задевая губами шею:

– Спи. Впереди долгая дорога. Я насчет любви сейчас пошутил.

– А я ничего такого и не хочу! С чего ты взял, я…

– Ну, да. Конечно, не хочешь. Я так и подумал. Поэтому спи.

Вздыхаю, как будто вся тяжесть мира упала на мои плечи. Гад он! Специально ведь все так устроил. Знал, как на меня действует, поманил пальчиком, а как я, считай, согласилась, пошел на попятный. Думает, так подогреет мой интерес… или? О чем вообще он думает?! Ух! Раздраконил, и в кусты. Я так тоже могу. Вот приедем домой, я на нем отыграюсь… Засыпаю, строя коварные планы.

Просыпаюсь утром от того, что Савва, как котенок, толкается мне в грудь. Моргаю. В комнату, разметав по углам темень, прокрался крапчатый рассвет.

– Нам пора?

– Угу. Если сегодня никто не укакается – вечером будем дома. И тут встает вопрос, мы пойдем на завтрак? Или не будем испытывать судьбу?

Смеюсь, зарываясь носом в подушку. Кажется, я понимаю, что испытывали Бонни и Клайд, когда за ними гналась вся полиция штатов. Так, будто этот день – последний. А значит, нужно наслаждаться каждой его минутой.

– Что ж нам, голодать? Хочу все-все, и завтрак, и душ, и…

– Горячий поцелуй? – губы Саввы замирают в паре миллиметров от моих.

– Ну, уж нет. Пока я не почистила зубы, никаких поцелуев.

– Идет! – он вскакивает. – Иди, чисть.

Я смеюсь. Ромка спит, ему хоть бы хны.

– Че ржешь? Я приготовился к длительной осаде, а все оказалось так просто.

Моя улыбка тает. Видно, у нас с ним разные представления о простом. Я хоть и развелась с мужем, перед богом до сих пор с ним повенчана. Просто ли мне? Нет, конечно. Я постоянно думаю о том, что говорил отец Михаил. Что я, якобы, клялась быть с мужем и в горе, и в радости. Что я буду гореть в аду, если его покину. И вот ведь что смешно – многое из его речей до сих пор в меня попадает. Я… выдрессирована, говорю же.